с вешалки чисто посмотреть. — Что и фильм не досмотрел?
— Нет, конечно. Ты не вернулась, какой фильм?
— Скучный, какой. Игорь, я же говорила, что не хочу идти.
— Я уже понял. Но ты могла хотя бы предупредить, что будешь ждать меня снаружи.
— Ну, прости, не догадалась. Я правда хотела в туалет.
Он согнулся, уперев руки в колени. Грудь ходила ходуном. Лоб взмок.
— Наварский, ну ты чё? — откинула я его волосы со лба.
— Да нет, ничего, — разогнулся он.
— Чего-нибудь хочешь? Можем зайти в кафе.
— Спасибо, уже ничего не хочу.
— Игорь, да что со мной могло случиться в туалете кинотеатра?
— Да что угодно, Лер, — всплеснул он руками. — Ладно, поехали домой, — прижал меня к себе. Ткнулся губами в волосы. — Рад, что с тобой всё в порядке…
Я допила мартини, отставила бокал.
— Ещё один мартини… — снова напела себе под нос.
Шофёра отпустили…
— Повторить? — спросил бармен, когда, засунув в рот оливку со шпажки, я бросила ту в бокал.
Я отрицательно качнула головой. Хочу дойти до номера Наварского твёрдой поступью уверенной в себе женщины, а не покачиваясь на неверных ногах.
— Сколько с меня?
Я полезла в сумку за картой, отодвинула документы школы (не забыть оплатить чёртовы взносы), наткнулась на грёбаные таблетки.
Початая упаковка противозачаточных — как символ того, что всё закончилось.
Я покрутила её в руке: месяц на них только начался, а по календарю — вот-вот закончится.
Тоже символично. Наверное.
Бармен развернул терминал для оплаты. Я приложила карту. Платёж прошёл.
— Есть у вас мусорное ведро? — сползла я с высокого барного стула.
— Да, конечно, — глянул бармен под стойку, видимо, ведро стояло у него под ногами.
— Выкиньте, пожалуйста, — положила я таблетки на чек и пошла к лифтам.
В этот раз первым подошёл другой лифт. Крайний. Но какая мне разница.
Я вошла, нажала на последний этаж.
Подтянула штаны. Чёртово дежавю. Я словно в Дне сурка: всё еду и еду поговорить с мужем, и всё никак не поговорю.
Нет, в этот раз я не уйду, даже если он мне не откроет, — трахнула я волосами.
Решительно шагнула наружу, едва двери лифта стали расползаться в стороны на нужном этаже.
И остановилась, ничего не понимая.
Дверь в номер Наварского была распахнута. Из неё вышел сначала мужчина — врач Скорой помощи, затем женщина — фельдшер с чемоданом. Она кивнула двум, видимо, санитарам, что стояли с носилками, давая понять, что они не понадобятся. Там же стояли ещё какие-то люди, дежурный администратор, работники отеля, постояльцы, просто зеваки.
А потом вышел мой муж, держа на руках свою шалаву. Её голова лежала у него на плече, рука бессильно свесилась.
Все расступились, пропуская Наварского к лифту. Меня оттеснили к стене, и я приподнялась на цыпочки, выглядывая из-за голов.
— Беременность… — то ли спросил, то ли сказал врач.
Это последнее, что я услышала, когда двери лифта закрылись.
О, боги! Она ещё и беременна, — выдохнула я.
Люди стали расходиться. В открытую дверь номера я видела накрытый стол, до боли знакомый чемодан, а потом её закрыли.
Глава 29
Как я добралась до дома в тот день, я не помню.
Сколько дней минуло с того вечера — один, пять — затруднилась бы сказать.
«Теперь она родит ему сына» — эта мысль заклинила у меня в голове весь остальной мыслительный процесс, словно железная болванка, попавшая в деревообрабатывающий станок.
И это была не просто мысль — приговор.
Не просто измена — смерть наших отношений.
Подтверждение его лжи и лицемерия.
Красная линия, которую Наварский переступил.
Точка невозврата, после которой уже ничего исправить нельзя.
Но жизнь почему-то продолжалась.
Я не особо помнила, как, но сходила покрасила волосы, сделала свежий маникюр, подправила брови — впереди Первое сентября в новой школе, не хотелось позорить ребёнка, хотя мне было плевать, как я выгляжу и что на мне надето.
Провела день в торговом центре, одевая обеих дочерей: Веронике купили новую школьную форму, Аня выбрала себе кроссовки, джинсы, куртку, и — неожиданно, — платье.
В другой день, меня, наверное, это обрадовало, а может, насторожило, но руины в моей душе лишь слабо отозвались очередным обломком, что глухо скатился с груды, когда они обе вдруг вспомнили, что в прошлом году их одевал отец.
Что ещё я сделала за эти дни?
Проверила, сколько денег у меня на счету, то есть сколько их осталось после похода в торговый центр.
Попросить детей не тратить бездумно, потому что я не смогу обеспечить им тот уровень жизни, к которому они привыкли, живя с отцом, язык не повернулся. Они и так не хватали всё подряд, просто раньше, когда расплачивался муж, мне не приходилось задумываться, сколько всё это стоит.
Зато я попросила соседку, что присматривала за старой квартирой, прислать мой диплом об окончании института.
Ещё полазила по сайтам, предлагающим работу. Ужаснулась, как плохо платят в аптеке, как мало вакансий для женщин старше тридцати пяти. А у меня и сертификата нет, и не работаю я по специальности уже больше десяти лет.
Наварский не пришёл и ни разу не позвонил даже младшей дочери, хотя я надеялась, а Вероника ждала. Думала, втайне она сама ему позвонит, но, видимо, боялась Аниного гнева или вняла её нравоучениям и теперь просто носила с собой телефон, боясь расстаться с ним даже на минуту.
