«Мисс Кэри»…
Отложив книги и оставив свои незавершенные расчеты, он стал рассказывать, что в начале сороковых мисс Кэри часто приглашала его на предвечернее чаепитие. Гости английской монахини собирались в тенистой сосновой роще. Среди них были евреи, арабы и христиане, и все вместе они пили чай, подававшийся в великолепных фарфоровых чашках. Облаченная в золотистую мантию хозяйка выглядела при этом подобно принцам пустыни. В виду облитых светом гор она собственноручно наливала чай своим гостям, вдыхавшим запахи степного кустарника и пряный аромат шалфея. С приближением заката все поднимались к святилищу на возносящуюся над Эйн-Керемом гору Господню[177]. Там каждый уединялся со своим божеством в одном из приделов, построенных мисс Кэри для каждой из трех монотеистических религий, или в четвертом приделе, предназначавшемся для тех из ее гостей, кто не считал себя принадлежащим ни к одной из религий. По выходе из святилища гости мисс Кэри подолгу стояли среди сосен, глядя на запад, любуясь, как солнце садится в синеющую на горизонте полоску Средиземного моря, и внимая рассуждениям хозяйки о грядущем религиозном единстве в мире.
— А теперь, все так же ли там красиво? — спросил Ледер, не отрывая своего взора от воображаемых далеких вершин.
Я промолчал. В роще на склоне горы, называвшейся теперь Ора, многие сосны были срезаны взрывами снарядов, другие полностью обгорели, но остались стоять. Среди них извивались выкопанные в Войну за независимость траншеи, они тянулись к самой вершине и окружали здание из белого камня, о котором мечтательно вспоминал Ледер. Проложенная к этому зданию мощеная дорога была сильно повреждена, и для того, чтобы машины могли ездить по ней, ее во многих местах покрыли железной сеткой.
Обращенные во все четыре стороны света окна святилища — к Иерусалиму на восток, к Риму на запад, к Мекке на юг и к бесконечным атеистическим просторам на север — были заложены обветшавшими мешками с песком. Сложенный из ровного тесаного камня купол здания был искромсан осколками и пулями. В самом здании царило запустение. Толстые ковры с символикой трех религий, покрывавшие его пол во времена мисс Кэри, давно исчезли, и вместо них пол покрывали обломки камней, покосившиеся ящики от патронов и ржавеющие консервные банки. В помещении стоял запах мочи, стены были испещрены грубыми солдатскими надписями и безыскусными изображениями голых женщин, трясущих своими грудями и широко раздвигающих свои огромные ноги перед направленными им в промежность фаллосами. Некоторые из этих рисунков и надписей были выполнены окунутыми в экскременты палочками.
На спуске к Эйн-Керему наша учительница госпожа Шланк объявила короткий привал. Мы сидели вокруг нее на камнях, чувствуя, как прохлада влажного камня передается нашим телам через тренировочные штаны. Указав в сторону оставшейся позади вершины, госпожа Шланк сказала, что нам надлежит навсегда запомнить то, что мы сегодня увидели, и никогда в будущем не соблазняться пустыми мечтаниями лжепророков.
Желая придать своим словам большую силу и наглядность, наша сивилла подобрала синий флакон от лекарства, валявшийся на дне одной из придорожных траншей — очевидно, с тех пор, как его бросил там полевой санитар в разгар атаки на бандитское гнездо[178]. Она плеснула в него воды из фляги и потрясла флакон перед солнцем, в лучах которого ультрамариновый сосуд показался великолепной, сияющей глубоким светом звездой. Вслед за тем госпожа Шланк размахнулась и бросила флакон далеко вниз по склону, где тот, ударившись при падении о камень, разбился вдребезги.
Госпожа Шланк расправила складки на своей шотландской юбке, разомкнула и снова сомкнула большую золоченую булавку у себя на бедре и сказала, что так же разбивается любая утопия при столкновении с реальностью. Мы все еще смотрели на небо, пытаясь удержать в воображении исчезнувшую красоту. Тишину прервал визг свиней, которых забивали внизу, во дворе русского монастыря.
— Драгоценная она женщина, — сказал Ледер.
— Кто? Госпожа Шланк? — удивился я.
— Проснись уже, ты не в школе, — сердито бросил мне Ледер.
Главной слабостью мисс Кэри он считал романтический взгляд на мир:
— Ее храм трех религий, эти чаепития с Мусой Алами, настоятельницей Тамарой и доктором Магнесом[179], бедуинские абайи с золотым шитьем — все это не те вещи, с которыми ты можешь явиться сегодня в жестокий мир. Конечно, мисс Кэри застроила Рас-ар-Раб замечательными домами, гостеприимно поджидавшими ее единомышленников, которые явятся со всех концов света скрасить ее досуг и помочь ей в осуществлении идеи всеобщего религиозного братства. Но дома — не главное. Если их не разрушит война, то заберет социальная служба, чтобы разместить там психиатрический санаторий или убежище для сбившихся с пути девушек, благо эти дома находятся в удалении от города. А построенную ею церковь возьмет себе армия. Место там высокое, удобно антенны ставить.
Дома — не главное, — Ледеру явно понравилась эта чеканная фраза, и он повторил ее несколько раз, прежде чем перешел к своему практическому выводу: — Тот, кто хочет осуществить утопию, должен вести настойчивую пропаганду своих идей, а не сидеть в уютной пещере, поджидая случайную добычу.
Весь фасад здания на противоположной стороне улицы был обклеен предвыборными плакатами партии МАПАЙ, и повторявшаяся там во множестве буква алеф[180] придавала ему вид страницы из ученической тетрадки первоклассника. Указав на это здание, Ледер заметил:
— Только благодаря основательности и упорству Бен-Гуриона, который в тридцатых годах ездил из местечка в местечко и убеждал сионистов голосовать за него, вся еврейская Европа пала к ногам социалистов, как спелый плод.
Ледер отодвинул одну из настенных занавесок, и глаза Поппера-Линкеуса на портрете наполнились задумчивым восхищением. Его и нашим взорам предстала мазонитовая плита, к которой посередине был приколот кнопками лист бумаги с надписью «Деятельность в кружках и группах». От него во все стороны тянулись нити, привязанные своими противоположными концами к булавкам с цветными головками. Каждой такой булавкой к плите был приколот листок, надписанный аккуратным почерком. Ледер переводил свой жезл от одного листка к другому: «Организация владельцев прачечных», «Клуб женщин „Мизрахи“ — Оман» (здесь Ледер счел нужным пояснить, что женщины — самые активные потребительницы продовольствия, и поэтому в их руках находится ключ к успеху всего проекта), «Синагога „Шират Исраэль“», «Кооперативная столовая», «Фабрика Фридмана». Дойдя до верхней булавки, вколотой там, где на циферблате часов было бы указано 12, Ледер торжественно прочитал:
— Венский кружок.
5
Вену Ледер назвал главной ставкой в нашей игре.
— Люди ясного рационального мышления, препарируя факты холодным скальпелем логики, не без основания скажут, что никакого прока от Вены нашему движению не будет, — объяснял он. — Венцы большей частью привержены
