грозит смерть, если их застанут или поймают, прежде чем они доберутся до города, и оттого так много говорили о вещах лишних, неважных. Сам он не терял времени: взвалил себе на спину оба мешка, которые еще надо было где-то припрятать, оглянулся, не потерял ли чего, что могло указать на него самого, и был готов отправляться в путь.
Как только они вышли на свободу, в лес, где пахло мхом и сыростью, у Диджле невольно выступили слезы, и он зажмурился от рези в глазах. София прижалась к нему, пряча лицо у него на плече, и Диджле испугался, что они ослепли от долгого заточения. Он протянул руку к названному брату и ощутил его крепкое пожатие.
- С непривычки, - коротко обронил Лисица, приметивший их растерянность. При свете дня узники выглядели жалко, будто остатки когда-то гордых кораблей, выброшенные на берег. – Сейчас глаза привыкнут. Глядите под ноги, не на небо – мы пойдем вдоль тропы.
Диджле послушно старался следовать указаниям, но то и дело спотыкался и царапался о ветки; он даже провалился в кротовью нору, потому что каждая попытка открыть глаза вызывала жуткую боль, и он напрасно надеялся, что сможет идти по следам названного брата, ориентируясь лишь чутьем. Софии приходилось не легче – бедная девица не могла даже приоткрыть веки, и Лисица сдался: мешки давили на плечи, и заботиться одновременно о них, и приглядывать за своими спутниками он не мог. Лисица провел их к бурному узкому ручью, шумевшему неподалеку в прогалине – в ней царил полумрак, и они перешли воду вброд и какое-то время шли гуськом по каменистому берегу, вдоль пенистой кромки, пока не добрались до вывороченного трухлявого дерева, упавшего ровно поперек ручья. Здесь ветром, водой и временем вымыло небольшую пещерку, забитую перегноем из опавших листьев, и Лисица приказал остановиться здесь и не шуметь. Диджле беспрекословно повиновался, опустившись на колени; он то и дело поворачивал к ручью худое, заросшее бородой лицо, по-прежнему жмурясь, – хотелось пить. София не отпускала его и села рядом, непривычно молчаливая – она сбила себе босые ноги до крови, но не жаловалась. Лисица с облегчением избавился от своего проклятого груза, опустил мешки меж камней и закидал листьями да землей – если найдут, не жалко, а если нет – то, быть может, когда-нибудь и пригодится. Оставалось надеяться, что если у разбойников есть пес, то со следа его собьет вода, и вода же не даст прочесть, куда они ушли.
Он достал флягу с вином, откупорил ее и отдал Софии. Та вздрогнула, но приняла ее и сделала несколько жадных глотков. Лисица зачерпнул воды из ручья и протер осману глаза; Диджле отпрянул было от его рук, точно норовистый конь, но смирился.
- Попробуй не жмуриться, - приказал Лисица.
В самом деле, на этот раз обошлось без боли, точно вода и холод смыли резь. Диджле проморгался и потер веки большими пальцами – мир вокруг оказался гораздо ярче, чем ему казалось в заключении.
- Который час? – хрипло спросил он.
- Полдень миновал, - Лисица внимательно взглянул на него, но осман кивнул: все в порядке, мол. Диджле взглянул на небо и отполз в сторону – оттуда донеслось бормотание на незнакомом языке, осман бил поклоны, как мог – видно, возносил благодарственную молитву.
- Он молится. Это недолго, - негромко проговорила София. На ее курносом задорном носу виднелось пятно, и Лисице захотелось стереть его. Он достал из-за пояса старый платок и смочил его в воде.
- Не бойся, - предупредил он девицу. – Сейчас будет мокро.
Она доверчиво подставила ему лицо, и он коснулся его платком.
- Я сейчас не очень красивая, - виновато и невнятно произнесла девица. - Наверное, уродина, да?
Ей было лет восемнадцать, не больше, и уродиной бы ее никто не назвал. Волосы кое-где свалялись и растрепались, а корсет стал ей велик – под худенькой шеей сильно выступали косточки, и девица напоминала одуванчик на тонком стебельке.
- Ничуть, - заверил ее Лисица.
- У меня ноги щиплет и они болят, - она приоткрыла глаза и теперь кокетливо глядела на Лисицу.
- Я могу понести тебя на спине.
- Как тебя зовут, спаситель?
- Иоганн, - Лисица глядел на ее лодыжки и сбитые ступни - вряд ли ей вообще когда-то приходилось много ходить, слишком нежны пятки.
- Иоганн… Здесь так не говорят. Ты с севера?
Лисица кивнул.
- Я тоже не отсюда, - призналась она, уже открыто разглядывая Лисицу. – Я ехала к родственникам, но мою карету ограбили, а слуг убили. Если бы не Вольфхарт, я бы погибла и опозорила бы отца. Меня зовут София-Амалия. Мой отец - барон фон Виссен из Ансбаха.
- Неразумно ссылать свою дочь в такую глушь.
Она чуть смутилась, но тут же ответила:
- А ты слишком нахален для простого разбойника, Иоганн.
- Это оттого, что я не разбойник. Давай-ка омоем тебе ноги в ручье, прежде чем идти дальше.
Лисица помог Софии подняться, и та зашла в ручей, подобрав подол. Баронесса даже и не подумала, что добровольный помощник может заглянуть ей снизу под юбку или, быть может, наоборот, рассчитывала на это. Она морщилась от холодной воды, пока Лисица протирал ей лодыжки, и, балуясь, брызгала на него водой, отчего он щурился и отворачивался.
- А как ты узнал Вольфхарта? Я дала ему это имя, чтобы показать, что он отважен, как волк! Он сражался за меня с разбойниками – голыми руками. Мне щекотно!
