нахлынули на меня одно за другим. Я попыталась стряхнуть их, чтобы вернуться к реальности здесь и сейчас, и мое дыхание участилось.
Кровать зашевелилась, когда чьи-то руки обхватили меня.
— Эй, ты в порядке. Мы прямо здесь.
Хрипловатый голос Феникса был идеальным бальзамом. Я прильнула к нему, вдыхая его запах.
Затем появился Кай, и его медово-солодовый голос прорезал темноту.
— Плохой сон?
— Что-то вроде этого, — пробормотала я. Только это было не так. Это было блаженство. Мама всегда удивлялась, почему в четырнадцать лет я вдруг смирилась со своими шрамами. Я так и не смогла объяснить ей, как изменился мой взгляд на вещи. Я воспринимала их как знак отличия, а не как то, чего можно стыдиться. Я просто изменилась.
Во мне сейчас столько неуверенности. Миллион вопросов «что, если».
Атлас включил мягкую лампу у изголовья кровати.
— Что?
Я уставилась на шрам на руке.
— Думаю, Ривен приходил навестить меня в мире людей.
— 28-
Кай резко выпрямился.
— Он что?
Я теребила край одеяла.
— Мне приснился сон, но я почти уверена, что это был не просто сон.
— Думаешь, это было воспоминание, — подсказал Феникс.
Я кивнула.
— Мне было четырнадцать, и этот великолепный парень постарше сел рядом со мной, и мы поговорили. Он показал мне свои шрамы и сказал, чтобы я не стыдилась своих. Что они просто доказывают, какая я сильная.
Слезы жгли мне глаза.
— Этот разговор изменил для меня все. До этого я носила только рубашки с длинными рукавами, даже в разгар лета. Мне было так стыдно из-за того, что у меня была другая кожа.
Атлас приподнял мою руку, скользнул губами по покрытой пятнами коже.
— Ты прекрасна. Каждая частичка тебя.
От этого случайного прикосновения внизу моего живота разлилось тепло.
— Он дал мне ощущение покоя, которого я никогда раньше не испытывала, но лишил меня возможности быть благодарной за это, украв воспоминания.
Кай пробормотал проклятие.
— У него всегда был талант стирать воспоминания.
— Но я не понимаю, почему.
Феникс нарисовал узор на моем невредимом плече.
— Как только мы встречаем нашего эфира, почти невозможно оставаться в стороне. Тем более, когда ты точно знаешь, что она — твоя, а ты принадлежишь ей. Для него было мучением не видеть тебя каждый день.
— Он сам себя в это втянул, — проворчал Кай.
— В этом я с тобой согласен, — согласился Феникс.
Атлас нахмурился, изучая нас.
— Знаю, он облажался, и, поверь мне, я очень зол на него за это. Но разве тебе не жаль этого парня? Он мучил себя десять лет.
У меня скрутило желудок, и в нем поселились маленькие уколы вины. Ривен так много взвалил на свои плечи. Прежде всего, действия отца. Но ничто из этого не отменяло того факта, что он лишил меня возможности выбора.
Над Фениксом клубился дым.
— Из-за него мы могли бы никогда не встретиться с Аурой. Если бы у него получилось, Куинси никогда бы не смог прочитать ее через заклинание.
— Но он это сделал, — настаивал Атлас. — И теперь мы есть друг у друга. Не позволяй его ошибкам разлучить нас.
— Не знаю, смогу ли я когда-нибудь доверять ему, — тихо сказала я.
Кай уткнулся носом мне в шею.
— Это понятно.
Атлас поджал губы.
— Но и от такой возможности не заграждай себя.
У моего нежного гиганта было самое доброе сердце, которое я когда-либо знала. Я перегнулась через Феникса и поцеловала Атласа в губы.
— Люблю тебя.
Его карие глаза сверкнули.
— Больше, чем ты можешь себе представить.
Руки Кая скользнули под одеяло, скользнули по моим бедрам и нырнули под ночную рубашку, в которую меня переодели парни. Он наклонился вперед и провел губами по моей спине.
— Не важно, какой путь привел нас сюда. Ты — наша, а мы — твои.
Чувство сопричастности проникло глубоко в меня. В нем я так отчаянно нуждалась прямо сейчас.
Феникс застонал.
— Ты убиваешь меня, Щеночек. Но тебе нужно отдохнуть, ты через многое прошла сегодня.
Я выпрямилась, встретившись с его мрачным взглядом.
— Мне не нужен отдых. Мне нужны вы. Все вы.
Феникс сглотнул, его кадык дернулся в такт движению.
— Аура…
Этот скрежет вернулся. Тот, от которого исходил слабый жар, клубящийся и нарастающий.
Пальцы Кая скользнули выше, в поисках этого тепла.
Мои губы встретились с губами Феникса в долгом, медленном поцелуе. Это были нежные движения, которые Кай сопровождал своими пальцами. Феникс издал низкое, рокочущее рычание, углубляя поцелуй до чего-то совершенно иного.
Когда я оторвалась, у меня перехватило дыхание. Моя кожа горела, будто я приняла частичку внутреннего пламени Феникса. В его глазах заплясали искры.
Пальцы Кая сжали в кулак мою ночную рубашку, стягивая ее через голову и сбрасывая на пол.
— Мне нужно попробовать тебя на вкус. Я думал об этом с того самого момента, как увидел тебя.
Секунду спустя одеяло исчезло, и я оказалась между Фениксом и Атласом. Когда Кай подошел к краю кровати, он потянул меня за собой, чтобы удобно устроиться у меня между ног.
Атласа скользнул пальцами по моей щеке, вниз по шее, а затем обвел мою грудь.
— С каждым разом, когда я смотрю на тебя, ты становишься все красивее. — Он провел пальцем по одной из серебряных молний на моей груди, отчего у меня перехватило дыхание.
Язык Феникса обвел мой сосок, и мое естество запульсировало от желания.
— Это потому, что она околдовала нас всех.
Кай развел мои ноги в стороны, скользнул руками вверх по моим бедрам, когда уставился на мою сердцевину.
— Я бы не хотел, чтобы было по-другому.
Я заерзала на месте, желая большего, нуждаясь в них.
Кай сжал мои бедра.
— Не двигайся, Щеночек.
Я практически задыхалась. Меньше всего я хотела оставаться неподвижной.
Пальцы Кая скользили по моей коже, находя новую серебристую полоску, на этот раз вдоль верхней части бедра. Я не смогла сдержать стон, сорвавшийся с губ.
— Черт, — пробормотал Кай. — Это нам еще пригодится.
Феникс засмеялся, касаясь моей кожи, и от этих вибраций по мне пробежала восхитительная дрожь. Затем его язык провел по еще одной серебряной дорожке.
Я сжала руками простынь, пытаясь ухватиться за что-нибудь, что могло бы удержать меня в этом мире.
Атлас завладел моими губами в поцелуе, который потребовал от меня внимания. Долгие поглаживания перемежались быстрыми покусываниями моих губ.
Кай не предупредил меня. Только что я отчаянно нуждалась в его прикосновениях, а в следующее мгновение его язык уже нырял глубоко. Брал, и брал, и потом брал еще.
Я
