его сарказм мне всегда найдется что ответить, пусть даже на рефлексах:
– Видимо, почтовый голубь умер от старости, пока летел в твою хижинку на окраине.
Парень осмотрел окно, повернулся ко мне и, наконец, уловил настроение:
– Ты психуешь из-за найденного жучка или злишься именно на меня?
– А есть причина на тебя злиться?
– Не знаю, – он шагнул ближе, я спонтанно попятилась. И это он точно заметил. – Эй, напарница, а давай снова дружить?
Его глаза искрились – верный признак сдерживаемого веселья. А у меня уже не в первый раз от его улыбки ноги подкашивались. Он сделал шаг вперед, и я выставила руку, чтобы не приблизился еще. Надо бы ответить что-нибудь легкое, чем сразу можно свернуть разговор и выпроводить его отсюда, раз закончил, но в голову ничего умного так и не пришло. Мое молчание он тоже оценил:
– Ого, да между нами прямо Великая Китайская стена появилась. Или у меня провал в памяти, или в последнюю нашу встречу ее не было?
Он отвел мою руку, будто от препятствия отмахнулся, но шага не сделал – ждал ответа.
– В общем… да, ты прав, – я соображала вместе с произносимыми словами. – Мы в последний раз… Это было лишним. Ты и сам понимаешь. Отец прибил бы тебя, если бы…
– Обо мне беспокоишься? – теперь он уже улыбался широко. – Или все-таки обиделась?
Проиграть конкретно это сражение – значит, проиграть всю войну:
– На что мне обижаться?
– Не знаю, – он пожал одним плечом. – Некоторые любят обижаться на правду.
– Уходи, Ром, мне нужно собираться. И обиды тут ни при чем! Поговорим в понедельник.
– Поговорим, конечно…
И медленно начал сокращать дистанцию – достаточно медленно, чтобы я успела возразить:
– Я серьезно, Ром. В прошлый раз… это было неуместно. И от скуки! Мне просто не нужны проблемы, поэтому больше никаких там…
Сердце колотилось так быстро, что я чувствовала, как от этого сама трясусь. Он же словно оглох: так же медленно наклонился, спокойно притянул меня за талию. И… вполне возможно, что я сама поцеловала его. Да, черт возьми, это вполне возможно, потому что он мне нравится до заходящегося дыхания! Рома сразу перехватил инициативу, открывая языком мои губы. Я прильнула к нему всем телом. Казалось, мы оба забыли, где находимся и что в любой момент сюда может кто-нибудь заявиться. Окончательно с толку сбивал его напор. И бессмысленность моего напора. Безумие какое-то!
Слишком много всего для такого короткого поцелуя – он отстранился через несколько секунд! Выдохнул шумно и сразу отпустил меня:
– В следующий раз выражайся яснее, Лариса-три-процента, а то тебя не поймешь. Ладно, увидимся в понедельник.
И вышел за дверь. Я осела на пол там же, где стояла. Чувствовала себя злой, униженной и… совсем немного счастливой. Потому что он вел себя так, будто ему нравилось меня целовать, будто ему вообще мало что нравится настолько сильно! Еще через двадцать минут до меня дошло, что я все-таки нахожусь в более уязвимом положении, чем Рома. Что бы я себе ни придумала о его реакции, свою-то реакцию я ощутила по полной. И ему показала как нельзя лучше – он теперь знает, что может скрутить меня в узел, а я так и буду скулить, как собака, в ожидании любой ласки. Да ни за что! Пора вспомнить, кто тут Бергман. И да, он мне нравится ровно до той степени, чтобы я не собиралась его отпускать. Вот только правила надо скорректировать: это Витебский должен застывать в ожидании меня, это он обязан переживать и мучиться, искать варианты выхода для нас обоих, не находить и срываться на импульсивные поступки! Так и будет. Как же замечательно, что мы работаем в одном офисе: никуда друг от друга не денемся.
Когда я спустилась вниз, Петр Александрович со своими ребятами уже уехал. Других жучков они не обнаружили.
* * *
Музыка гремела еще на подъезде к дому Юльки. Ворота нараспашку. Я вошла и остолбенела: Тавригин танцевал с моей подругой на диване! Он одной рукой придерживал девушку, чтобы та не свалилась вниз, а в другой держал початую бутылку. Даже и не знаю, что вызвало больший шок – тот факт, что Алексей Алексеевич не просит политического убежища в Северной Ирландии, боясь гнева моего отца, или что Алексей Алексеевич умеет так веселиться…
– О-о! – заметила меня Юля. – Моя любимая блондиночка явилась!
Она спрыгнула на пол и бросилась ко мне. Обняла и смачно чмокнула в губы – сегодня со мной все поступают так, как им заблагорассудится! Подруга, яркая брюнетка и талантливая тусовщица, вообще всегда отличалась любвеобильностью ко всем – от щеночков до троглодитов.
Тавригин тоже подошел и неловко улыбнулся. Он не был пьян так же, как его собутыльница, но глаза все-таки блестели.
– Привет, Лариса Сергеевна! Я без понятия, в чем состоит ваша игра, но пока мне все нравится.
Нет, он не разыгрывал легкость – он на самом деле не переживал! Или еще не заметил, что прослушка отключена?
– Нам надо поговорить, Леша.
Поскольку Юля вцепилась в мужчину и не хотела его отдавать, пришлось буквально заорать:
– Наедине!
Подруга насупилась и пробубнила нам вслед:
– Ладно. Я тогда после тебя с ним поговорю… наедине! А пока обзвоню друзей, настроение гулять дальше!
– Точно, Юль! – подбодрила я. – Чем больше народу, тем веселее!
У нее, кстати говоря, всегда настроение гулять дальше. Но сегодня это не лишнее. Петр Александрович или кто-то из других людей отца не подумает искать серьезного антикризисного менеджера посреди такого бедлама.
Когда мы зашли в комнату, я закрыла дверь и села на кровать. Тавригин молча разместился в кресле напротив, успев уловить мой настрой. Я рассказала ему все, заранее обдумав решение. Он должен знать, что попался, и сделать хоть что-нибудь, чтобы ситуация не переросла в катастрофу. Он не перебивал, только хмурился сильнее.
– Алексей, мы все еще можем решить дело миром. И да, я признаю твое право на компенсацию! Возможно, всех со временем получится убедить… тогда ты со своими акциями войдешь в совет директоров. Твоего отца уже не вернуть, но ты получишь хотя бы часть того, что он сделал…
– Лариса, что за… Вы ошиблись вообще во всем! – Тавригин поднялся и нервно зашагал по комнате. Потом замер и посмотрел на меня. – Твой отец действительно способен убить человека за одни подозрения?!
Я тоже встала и подошла к нему, чтобы смотреть в глаза:
– Не знаю. Но после того, что ты сделал…
– Я ничего не делал, – голос его звучал удивительно спокойно.
– Алексей! Леша, послушай… – зато я нервничала. – Я тебе говорю, что есть факты! Какой смысл отрицать? Разве я не доказала, что на твоей стороне?
– Нет, Лариса, – он зло усмехнулся. – Ты на стороне Королевства. И когда-нибудь станешь такой же, как Сергей Васильевич. Готовой убить человека, даже не удостоверившись в том, что он действительно виноват.
– Алексей! Да смирись уже, и тогда мы начнем искать выход вместе!
Он снова сел в кресло и расслабленно раскинул руки:
– У меня железобетонное алиби, Лариса. Жаль, что вам размышлять было недосуг.
– Алиби? – растерянно переспросила я.
– Да. Перевод из Санкт-Петербурга. Вы в самом деле считаете меня настолько глупым, чтобы я не замел следы? Включи уже мозги, Лариса! Вас просто носом ткнули в меня, а вы даже не удосужились подумать над этим.
– Но… разве там нет фирмы, зарегистрированной на тебя?
– Точка розничной торговли? Есть, конечно. Моя страховка на случай, если у работодателя изменится настроение. Сегодня они носят тебя на руках и повышают оклады, а завтра вышвырнут на улицу. И, как видишь, в предположениях я не ошибся.
Мне на самом деле только теперь пришло это в голову. Фирма Тавригина оформлена легально – обнаружить ее можно в считанные минуты. А это уже значит, что он ни при каком раскладе не стал бы делать перевод оттуда!
– Я… я не знаю, что теперь и думать… Все на самом деле уверились, что ты сын Михаила Поларского…
– Разве у него был сын?
– Так сказал человек, который
