этого Сергей Бергман вряд ли сможет сказать, что ненавидит Рому. Потому что нельзя после такого остаться теми, кем они были.
– Кто это сделал? Петр Саныч? – спросила я. – Ведь ты позвонил сразу, когда понял… Петр Саныч ведь?
Он только устало кивнул.
* * *
Моя нога оказалась сломанной, у отца – сотрясение и перелом руки. Можно сказать, что все обошлось. Никто из родителей не вставил ни слова, когда Рома проходил в мою палату. Еще немного, и отец созреет до благодарностей. Или никогда не созреет. Но препятствовать Роме увидеть меня сейчас ни у кого бы наглости не нашлось.
– Будешь ходить с костылями, напарница?
За несколько часов я успела переосмыслить все. И точно знала, что он непременно придет ко мне в палату. Сначала проорется, потом возненавидит себя, потом простит… и поймет, что просто умрет, если не придет ко мне в палату.
– Спасибо тебе, Ром. Понимаю, что тебе самому надо это переварить, но когда-нибудь ты поймешь, что поступил правильно. Спасибо.
– Ты так много болтаешь из-за обезболивающих?
– Только из-за них. Кстати, хочешь громких признаний? Я два месяца их копила.
– Не хочу. Я тоже соскучился. Двигайся давай.
Он улегся на больничную койку рядом и просунул руку под мою голову. Я не стала сдерживаться и обняла его, а потом расплакалась. Слишком много тревоги накопилось, и слишком все теперь хорошо, чтобы не расплакаться. Ничего, что Рома узнает, что на самом деле я слабая.
Мама открыла дверь в палату, но, застав такую картину, сразу вышла. Кто бы мог подумать, что все вокруг способны на тактичность?
Я успокоилась и уснула. А когда проснулась, он все еще лежал рядом. Быть может, просто не мог вырваться из моих цепких объятий.
– Давай уедем, Ром. Возьмем под начальство один из филиалов и будем жить, как Денис с Илоной. Кстати, я говорила, что сестра наконец-то призналась мужу в любви?
– Да? Значит, Тавригину ни одна из девчонок Бергманов так и не достанется? Жаль. А я думал, все хорошие ребята получают по одной Бергман.
– Ну что, уедем?
– Куда?
– Да хоть куда! В Швецию, например. Всю жизнь мечтала жить в Швеции.
Он тихо рассмеялся:
– Предлагаю над этим еще подумать. Ты серьезно говорила о смене названия компании?
– Что, хочешь стереть надписи «Бергман» с лица земли?
– Хоть что-то мне предложи за этот глупый героизм. Кстати, если мы поженимся, то никаких двойных фамилий.
– А мы поженимся? – я подняла голову и лукаво уставилась на него.
– Не. Не думаю. Так, на всякий случай сразу предупредил. Чтобы ты не закатила потом скандал посреди какой-нибудь Швеции.
Я дотянулась и поцеловала его в губы. Надо было задать вопрос, который совсем не соответствовал настроению:
– Петра Александровича поймали?
– А он никуда и не сбегал… Я решил поставить твоему отцу условие – пусть отпустит Саныча или я… еще не придумал что. Да, старик сильно перегнул… но ему нужна была какая-то точка в этой истории. Кажется, он ее уже поставил. Он не предполагал, что ты окажешься в машине. А когда узнал, сам не выдержал. Как думаешь, я теперь могу ставить Сергею Бергману условия?
– Ты можешь все что угодно, – рассмеялась я. – Но только если не станешь меня обижать.
Рома скосил на меня взгляд и улыбнулся:
– Гарантировать не могу. Даже наоборот. Я сейчас запру дверь, а потом вернусь и начну тебя обижать. Ты пока устраивай ногу поудобнее, чтобы она мне не мешала.
– Слушаю и повинуюсь, господин!
* * *
«Бергман и Ко» в привычном смысле перестала существовать, а через три года называлась официально «Королевство». Я оставила акции Тавригину, потому что он всегда был нужен компании больше, чем я. Никуда из Москвы мы так и не уехали, да нам и тут было хорошо. Рома, несмотря на высокий статус в компании, выбрал себе довольно простую должность – стал начальником службы безопасности. Про Петра Александровича, который почти сразу после происшествия переехал к сыновьям, мы больше ничего не слышали.
Сергей Бергман не стал заметно мягче после аварии. Но когда Илона родила мальчика, то скала мгновенно превратилась в булочный мякиш. Отношения с Ромой у них до сих пор напряженные. А с кем у отца хорошие отношения? Когда я рожу девочку, булочный мякиш растечется молочной лужицей – мне и этого достаточно. Только со своими внуками Сергей Бергман не будет скалой, все остальные не дождутся приятия. Однако, побывав в его шкуре, я поняла одно: он, Зевс Олимпийский, единственный в этой истории, кто не может себе позволить быть счастливым. Для него каждый день – война. Для него нет отдушины или возможности спуститься к остальным. Это и есть наказание для того, кто осмелился водрузить на себя корону.
Конец
