пристав.
То ли уговоры жены, то ли обещанная плата возымели свое действие, но в конечном итоге Иван Павлович дал согласие и вскоре вместе с приставом Вахрушевым они вышли из дома. Пока ехали к участку, пристав рассказал вкратце о пойманном ими ранее мужике.
– Мы его взяли, потому как без дела шатался. Подозрительный, одним словом. Спрашиваем, на что живет, где ночует. Молчит, словно немой. Но паспорт при нем имеется. Будто бы отпущен он своим помещиком на заработки. Опять же такие пришлые люди всегда в ватаги сбиваются, чтоб вместе работу искать. А этот один, как перст. Но никаких грехов за ним не нашли. Хотели было отпускать, а тут на берегу Иртыша труп нашли. Мужик в летах уже, не местный, а бумаг при нем никаких.
– И от чего он умер? Утонул или что другое? – спросил Менделеев, торопливо шагая рядом с приставом и внимательно вслушиваясь в каждое сказанное им слово.
– А вот тут заковыка вышла, – отвечал пристав. – поскольку вытащили его из воды, но отчего он туда полез ни с того ни с сего, не снявши одежды и лаптей с ног, то непонятно. Стали думать. Решили, нашинский народ лапти сроду не обувал, явно чужой человек…
– А пойманный вами мужик здесь причем?
– Дайте доскажу. Тогда и закралось у нас подозрение на схваченного мужика: а тот ли он человек, как в паспорте значится? Уж больно он на крепостного не похож.
– На кого же он тогда походит? – поинтересовался Менделеев. – На купца или иного кого?
– Вот потому и решено было к вам, господин учитель, обратиться. У вас глаз наметан. Сказывали мне, будто бы языкам разным обучены, может и подсобите нам в этом деле?
В участке его провели в комнату с зарешеченными окнами, куда скоро привели давно небритого человека в крестьянской одежде. Но зато он был обут в почти неношеные сапоги, и это сразу бросилось в глаза Менделееву. При этом он успел заметить на сгибах его сапог потертости, какие бывают обычно от верховой езды. Да и нездешний загар на лице выдавали в нем уроженца южных краев.
Вошедший, не спрашивая разрешения, уселся на стоящую у стены лавку и с улыбкой уставился на сидевшего у стола Менделеева.
– Честь имею, господин хороший, – первым заговорил он, – вот второй день сижу в остроге, не зная за что. Может вы мне о том скажете?
Менделеев уловил в его речи не местный говор и то, как тот со свистом выговаривал букву «г».
– Попробую, коль смогу, – отозвался Иван Павлович, – только чуточку побеседуем. Согласен?
– Мое дело телячье. На разговор у таких как я, согласия не спрашивают, – с усмешкой ответил тот.
– Вот в паспорте, что у тебя нашли, будто прозываешься ты как Назаром сыном Павловым Сидоровым. И будешь крепостным помещика Стрешнева из Тверской губернии. Правильно?
– Коль так записано, значит верно, – уклончиво ответил тот. Но по тому, как он начал прерывисто дышать, Иван Павлович понял, что этот Назар Сидоров не так прост, как ему хочется показаться.
– А как прозывается деревня, откуда ты родом? – спросил он.
Тот видимо ожидал этого вопроса и тут же с готовность ответил:
– Тетенрино нашу деревню зовут.
Менделеев чуть помолчал и уточнил:
– И какого уезда?
После этого вопроса мужик замялся, почесал в затылке и выпалил:
– Котельников, вроде, – потом, спохватившись, добавил: – Откудова мне знать про уезд. Мог и попутать чего.
Менделеев встал, прошелся по комнате, потом подошел к мужику и, низко наклонившись, выдохнул ему в лицо:
– Врешь ты все, братец, не повезло тебе, поскольку сам я как раз буду из тех мест и никакого Котельниковского уезда в Тверской губернии сроду не бывало. Выходит, не Назар ты вовсе и не Сидоров. Так говорю?
Мужик весь сжался, будто ожидая удара, и зло ответил:
– Ничего не знаю и говорить больше не стану…
– А не о чем нам с тобой, братец, беседовать. Мне и так о тебе все понятно. Хочешь, скажу?
Тот с удивлением посмотрел на Ивана Павловича и кивнул головой, выражая согласие.
– Будешь ты родом с Дона, то я по выговору твоему понял. Казак, потому как у тебя от стремян сапоги изрядно потертые, – и он указал пальцем на его ноги, обутые в сапоги.
– И что с того? – зло спросил тот. – Скрывать не стану, верхом ездить частенько приходилось. Кто ж нынче в седло не садится…
– Сапоги ладно, а вот говор твой ни с каким другим не спутаешь. Так только донские казаки говорят. Лучше признайся сразу, а то пристава кликну, он с тобой иначе говорить станет, мигом в острог определит.
– И в остроге люди живут, – дерзко ответил тот, – мало ли какие у вашего брата догадки. Помучат, помучат, да и отпустят.
– Ладно, коль по-хорошему не хочешь, поступай, как знаешь. – С этими словами Менделеев вышел из комнаты и тут же наткнулся на пристава Вахрушева.
– Что скажете? – нетерпеливо спросил он. – Признался злодей?
– Ни в чем не признался и вряд ли добровольно откроется. Но одно скажу точно: никакой он ни Назар Сидоров и сроду в Тверской губернии не жил. А по говору его определил, что родом он с Дона, а вот как сюда попал и кто он есть на самом деле, то вам решать.
– Как вы сказали? Точно с Дона? – переспросил пристав. – Так я и думал.
– Что именно?
– Да как вам сказать, – замялся тот, – то лишь догадки наши. Сообщили, будто бы из тюремного замка побег готовят…
– А этот казак при чем?
– В том-то и оно, есть о чем подумать. Пару лет назад привезли к нам пятерых казачков, что разбоем в тех краях промышляли. Плетей им на площади при всем народе вложили, как полагается. Держат отдельно от прочих. Но они через стражников или кого другого весточку заслали дружкам своим. Мы поздно о том узнали, не перехватили гонца. Но ждали, чем все обернется. А тут этот мужичок вдруг на нашу голову объявился. Все и складывается одно к одному. Не просто так, думаю, он в наши края пожаловал.
– Да, есть о чем подумать, – согласился Менделеев, – только вот что мне неясно: как этот казак с мертвым мужиком, того что в лаптях нашли, повязан?
– Что тут непонятного, дорогой Иван Павлович. Наш казак мужика этого придушил, а потом в реку засунул, чтоб нас запутать, а себе его документик прихватил. Вот и вся отгадка.
– Все может быть. И где тот покойник находится? Можно взглянуть на него?
– Чего на него глядеть-то, – почесал в голове Вахрушев, – хотя больших препятствий
