Поэтому Отто решил, — и сказал о своем решении группе, как только все собрались, — что будет выполнять роль «мозгового центра», выходя из квартиры только в самых необходимых случаях и только в то время, когда вероятность встречи с Клоссом будет минимальна — определять это каждый раз должен будет «технический специалист».
Для начала, нужно было узнать, где находится рукопись — ведь не факт, что художник держит ее дома. Узнать это должна была помочь «специальная аппаратура» в его доме, а чтобы ее установить, пришлось «вычислять» распорядок дня — его и семьи. Этим и занялся на первых порах Зигерт. Впрочем, это оказалось самой легкой частью «операции».
— Эти американцы наивные, как дети! — начал он свой отчет, когда вечером группа собралась для подведения итогов первого дня. — Никаких секретов, вся информация открыта. Я просто пришел в Ассоциацию молодых художников и администратор курса живописи любезно сообщил мне расписание лекций «мистера Клосса».
Почти неделя ушла на то, чтобы убедиться, что Клосс действительно работает по этому расписанию, а его жена каждое утро отвозит в школу детей, на что у нее уходит около часа. А на то, чтобы проникнуть в это время в дом, нашпиговать его аппаратурой и набросать план обоих этажей, у Юргена ушло меньше 15-ти минут…
Отто часто вспоминал их разговор с Зигертом после совещания у шефа, и фразу своего помощника о таланте Клосса. Якобы таланте… Где он его увидел? В чем заключается этот талант? Нарисовать толстую бабу с высшей воинской наградой Германии на заднице — это и есть талант?! Государство дало достойную оценку этому таланту — Майнкопф вспомнил костер на Потсдамерплатц, и как тот огонь согревал его душу. Этот мальчишка хочет сказать, что он лучше разбирается в живописи, чем Министерство культуры?..
Он пытался убедить самого себя, и это ему почти удалось. Но все — таки, в его логической цепочке было одно слабое звено — Отто знал, какое. Если бы только Зигерт… Тогда, летом 32-го весь Берлин только и говорил, что о Клоссе и его рисунках. И та выставка, с которой все началось, была очень популярной, за билетами стояли очереди. Все берлинские газеты писали о ней, а тот судебный процесс вызвал громкий скандал… Даже если предположить, — а так оно наверняка и было, — что весь этот ажиотаж вызвала сама тема клоссовских рисунков, все равно… О каком — нибудь никчемном и бездарном художнике столько говорить и писать не будут. Что же в них было такого, в этих работах, кроме глумления и издевательства над германской армией, что увидели они все, и не вижу я?..
Ах, как ему не терпелось снова встретиться с Клоссом и показать ему, наконец, кто он есть на самом деле!
Но надо было узнать, где находится рукопись. А для этого приходилось ждать, когда Клосс или кто-то из его домашних сами предоставят необходимую информацию. Это было самое трудное для Отто — ждать.
«Технарь» целыми днями просиживал за своей аппаратурой, один внешний вид которой вызывал уважение к техническому прогрессу. За эти дни он, должно быть, узнал много интересного о личной жизни Клосса, но пока что, не узнал главного. Время шло, работы, кроме Юргена, ни у кого не было, но остальные могли, по крайней мере, иногда выходить в город и представлять себя туристами, а Майнкопф был лишен даже этой возможности.
По этой причине он каждый день подолгу стоял у окна, разглядывая не слишком оживленный в этом районе города перекресток, на который оно выходило. Уже через несколько дней Отто сроднился с этим видом из окна, включавшим в себя неизменного полицейского в центре перекрестка, парикмахерскую на противоположном углу, маленький бар и газетный киоск, как будто прожил здесь много лет.
Со временем, его внимание сконцентрировалось исключительно на баре. Вечерами его большие окна были ярко освещены и было хорошо видно, что происходит внутри. Собственно, смотреть особо было не на что — обычный бар, несколько посетителей за столиками, вероятно, играет какая-то простенькая мелодия из популярного кинофильма. Но почему-то, глядя на эти окна, освещенные теплым, желтоватым светом, ему становилось грустно…
Юрген, казалось, был совершенно лишен всяких эмоций, был нелюдим, неразговорчив, мог сутками сидеть в своих наушниках, крутя ручки настроек приемника, никак не участвуя «в жизни коллектива». Вытянуть из него хоть какой-то звук было невозможно, на периодически повторяющиеся вопросы Майнкопфа он только отрицательно мотал головой.
На шестой день всеобщего вынужденного безделья он также бесстрастно зашел в общую комнату и также беззвучно, кивком головы, пригласил Майнкопфа с компанией к приемнику. Щелкунул выключатель, послышалось шуршание перематываемой пленки, и после нового щелчка Отто услышал, как Клосс, голос которого он сразу узнал, беседует с каким-то, судя по характеру разговора, гостем.
После первых нескольких фраз стало понятно, что гость — это журналист, а предметом интервью является как раз та самая рукопись, из-за которой они здесь торчат уже почти 2 недели. Он терпеливо прослушал все 52 минуты скучнейшей беседы про «огромное культурное значение этого документа» — как оказалось, только для того, чтобы в конце ее, на вопрос журналиста, где он хранит рукопись, услышать сказанное с улыбкой (судя по чуть изменившемуся голосу):
— Она в надежном месте.
Вздох разочарования вырвался одновременно у всей пятерки.
Однако, в тот же день, вечером, все-таки, свершилось! Майнкопф понял это сразу же, когда Юрген, заглянув к нему, не ограничился обычным приглашающим кивком головы, а произнес, кажется, свою первую фразу за все время их пребывания в Нью-Йорке:
— Господин полковник!..
Отто, а за ним и вся группа, вбежали к нему. Снова щелчок, шуршание пленки — и…
— Все-таки, рискованно хранить дома рукопись, о которой уже знает весь мир и которая может стоить очень больших денег…
Женский голос — очевидно, это жена Клосса. Тут же — его голос, знакомый уже всей группе:
— Она пролежала в этом тайнике почти пятнадцать лет — и ничего…
— Но раньше про нее никто не знал!.. Что ты вообще собираешься с ней делать? Продать?
— Нет. Подарить. Она написана, судя по всему, не для кого-то конкретно, ее адресат — все человечество. Пусть, наконец-то, человечество и получит возможность прочитать ее. Такой вещи место в музее или в библиотеке… Может быть, Стэнфордский университет? У них очень большой архив исторических документов… Но здесь, в Америке выбор большой…
— Может, тогда пока отдать ее на хранение в Стэнфорд? На время, пока не решил.
— Хм… А если передумаю? Потом неудобно будет у них забирать…
— Достаточно! — Майнкопф вскочил со своего места. —
