Потапова, когда мы уже давно сговорились с ним, что пойдем вместе, хотя и не решили еще куда…
- Чего, Васька, думаешь? Если зовут в писаря - Иди, не сомневайся. На пять рублей знаешь сколько пшена купишь! - загорелся Потапов.
- Писарь - всей волости голова, - убеждал меня отец.
Но я сердито молчал, пораженный великодушием своего приятеля, который, обрадовавшись за меня, может быть, даже не подумал, что, если я пойду в писаря, ему придется отправляться в дальний путь-дорогу одному - это ведь совсем не то, что в компании.
Сердце мое разрывалось на части: жаль было отца, мать, сестер и братьев, столько лет ждавших, пока я кончу училище и определюсь на жалованье, и жаль было, если Потапов один уйдет в дальний путь, о котором мы мечтали с ним вместе.
Через три дня мы с Потаповым пошли в училище за документами. Иван Емельянович вручил нам свидетельства и похвальные листы, а потом спросил:
- Летом дома будете?
- Схожу домой, погощу и пойду учиться дальше, - ответил Потапов.
- А меня писарь помощником к себе зовет. Но я с Васей пойду, - сказал я.
Иван Емельянович засмеялся:
- Значит, все-таки как Ломоносов! А куда же вы надумали идти?
- Сперва до Пудожа, а там видно будет.
- Вот что, ребята, - вдруг сказал Иван Емельянович: - пока никуда не ходите, сидите дома и ждите - я вас, наверно, скоро позову.
«Что бы это могло значить? Чего он нам велит ждать?» - думали мы, выходя из училища с бумагами в руках. Но что бы ни значило, раз Иван Емельянович велит ждать - надо ждать.
И, надеясь скоро встретиться, мы с Потаповым разошлись в разные стороны: он пошел к себе на озеро, до которого было почти полсотни верст, а я - в свою Спирову.
Отец, узнав, что Иван Емельянович велел ждать, сказал:
- Помогай бог! А пока поработаем вместе.
Мне шел уже четырнадцатый год - мог работать и в поле, и в лесу, и на рыбной ловле.
Мужики, ждавшие от меня чего-то необыкновенного, - как же, первый парень в деревне, окончивший училище, - увидев меня в поле за сохой, стали разочарованно говорить:
- Андреевну держать в руках особой грамоты не нужно!
«Андреевной» у нас в деревне называли соху.
Я пахал, возил навоз, разбрасывал его по полю; расчищая новую пашню, рубил деревья в лесу, сжигал их на кострах; вечером, когда отец ставил на реке невод, таскал по берегу конец веревки, а потом носил продавать рыбу погостовским попам.
И каждый день, просыпаясь утром, думал: не позовет ли сегодня Иван Емельянович?
Наконец я дождался. Однажды работали мы с отцом на расчистке леса верстах в пяти от дома. Сестра Аня, принеся нам поесть, сказала:
- Иван Емельянович заходил, наказывал Васе прийти к нему сегодня.
- Беги, сынок, домой. Надо зайти помыться - может, на что ладное зовет, - заторопил меня отец.
Бегом примчался я в деревню, помылся, надел чистую рубаху и опять бегом - в училище.
Ивана Емельяновича я застал во дворе, возле учительского флигеля. Он сидел на чурбаке и чинил мужицкие сапоги. В свободное время наш учитель всегда или сапожничал, или ходил по деревням стекольщиком. Семья у него была большая - приходилось подрабатывать каким- нибудь ремеслом.
- Видишь, не забыл про тебя, - сказал Иван
Емельянович. - Садись и слушай.
Я сел возле него на траву, и он, продолжая сапожничать, проковыривая шилом дырки в подметке и забивая в них деревянные гвоздики, стал рассказывать мне про городское училище в Пудоже, куда, как выяснилось, из нашей волости в этом году могут принять на земский счет двух учеников.
- Буду просить за тебя и Потапова, - закончил он, поднимаясь с чурбака. - Пойдем, я дам тебе бумагу, и ты напишешь прошения.
Он привел меня к себе на квартиру, и под его диктовку я написал два прошения: одно - на имя инспектора Пудожского городского училища, другое - в уездную земскую управу, чтобы приняли учиться на земский счет.
Иван Емельянович обещал сам послать эти бумаги в город и на прощание опять сказал мне:
- Иди домой и жди. Кто знает, может, что и выйдет.
Мне не терпелось поделиться такой важной новостью с отцом, и я снова промчался бегом пять верст до леса.
- Ну что, сынок, ладное что-нибудь? - спросил отец.
- В Пудож! Учиться на казенные харчи? - не отдышавшись, выкрикнул я,
- Ежели на казенные харчи, препятствовать не стану. Помогай бог! - сказал отец и сразу погрустнел: видно, все-таки жаль стало, что я не пойду в помощники писаря. Когда теперь он сможет купить лошадь и корову!
Долго я ждал вызова в Пудож. С каждым днем ожидание становилось все тоскливее, и совсем печально стало на душе, когда Потапов, с котомкой за плечами, зашел к нам в избу и, едва переступив порог, спросил:
- Собрался в дорогу?
- Чего мне собираться?
- А ты что, вызова еще не получил или раздумал учиться?
- Видать, от нас тебя одного приняли, - упавшим голосом сказал я.
Минут десять Потапов сидел на лавке молча, опечаленный, а я смотрел на него с завистью: счастливец! Потом он встал, надел шапку и сказал:
- Ты, Васька, не горюй, не иначе как и тебя вызовут. Я пойду помаленьку, а ты в пути нагонишь через день-два, и тогда зашагаем в Пудогу вместе.
Я проводил его далеко за деревню, и мы постояли на дороге, опустив голову.
- Ну ладно, прощаться не будем… чай, ненадолго, - сказал Потапов.
Помахав рукой, он вскоре скрылся за придорожными кустами, а я все стоял и смотрел на опустевшую дорогу с невеселой думой, что, вероятно, вызова не получу и мой друг - озеряк будет учиться в городе без меня.
А через несколько дней, когда я уже собрался было с отцом идти в волостное правление наниматься в помощники писаря, из волости принесли нам письмо, на конверте которого были полностью написаны мои имя, отчество и фамилия.
- Ну, парень, дождался ты своей судьбы! - сказал отец.
Но я еще не знал, что меня ждет: вызов или отказ. Страшно было разрывать конверт. Отец, мать, братья и сестры стояли вокруг и нетерпеливо смотрели на меня:
- Ну чего ты, Васька? Читай, не томи!
