им каждый год приводить сюда новую девушку, похожую, по его мнению, на эту восьмилетнюю девочку.
— А что случается, когда Симон понимает, что это не она? — недоумевая, спросила Элиза с приоткрытым ртом.
— Они подмешивают ей алкоголь в напиток, — вздохнула, — а затем заставляют служить до тех пор, пока следующая девушка окажется не той.
— Ты одна из них? — девушка остановилась.
— Да, — служанка также. — Меня, как и всех приезжих, хотели напоить в баре, но я одна из немногих, кто не переносит алкоголь.
— Поэтому они тебя и забрали? — послышались звуки закрывающейся двери. — Это она, — глянула Элиза на подругу.
— Бежим, — схватила её за руку и потянула за собой.
Где-то в углу огромной «винодельни» стоял огромный ящик, куда помещались все испорченные ветки винограда, — то самое места, куда подходить ближе, чем на метр, стоит с закрытым носом.
— Кто здесь? — послышался знакомый женский голос. — Мона? — рассерженно шагала вперёд, пока девушки усаживались за деревянный куб. — Ты снова за старое? — ускорила шаг.
Чувство неловкости вперемешку со страхом охватили мысли Элизы. Злобные крики, доносящиеся близко к девушкам, шаги, будто знающие, что они рядом, и собака, которая в любой момент может нас найти сама.
— Она может посмотреть сюда? — тихо спросила девушка, как вдруг её рот ладошкой закрыла служанкой, а указательный палец свободной рукой поднёсся к её губам, проговаривающим шипящее «ч— ш— ш».
«Мама» оказывалась всё ближе и ближе к ящику с пахнущим виноградом и была готова подойти к нему впритык, не страдая от неприятного и удушающего запаха.
— Лукас? — радостно спросила она. — Я опять не закрыла дверь? — посмеялась. — Вот дура! Ты наверняка снова наелся этих проклятых булок.
Звуки пса, носящегося вокруг хозяйки, доносились до ушей девушек, которые с выдохом отпустили всё то напряжение, летающее в воздухе. Звук закрывающейся двери после долгого восторга от нашедшейся собаки стал концом этого ужаса.
— Теперь нам придётся сидеть здесь до утра, — произнесла Мона, — она не ляжет и будет прислушиваться к каждому шороху, — прижала голову к стене.
— Зачем ей это? — спросила Элиза, поглядев на служанку.
— Она ненавидит, когда её обманывают без её ведома.
— Я не об этом, — покашляла. — Зачем ей приводить домой ей опаивать приезжих и приводить домой незнакомых девушек?
— А ты не понимаешь? — хихикнула. — У неё единственный сын, которого она любит бешенной любовью.
— И?
— Как ты не можешь понять?
— Она делает это ради него?
— Каролина ждала его и верила в то, что он будет здоровым, но увы, — Мона встала. — Зато она видит его счастливым только тогда, когда он смотрит на тебя.
— Но что же с прошлыми служанками? — встала и Элиза.
— Они добавляли им в напитки слишком большую концентрацию своего «волшебного порошка», те слепли, а затем их конечности медленно отмирали.
— Откуда ты знаешь?
— Я видела это своими глазами, — девушки стали прогуливаться по рядам. — Передо мной убили девушку лет восемнадцати — я стала на её место.
— Но почему тебя не напоили?
— Напоили, — посмотрела на Элизу, — но существуют адсорбенты, — улыбнулась, — наши верные друзья.
— И «мама» знает?
— Сначала она не догадывалась, затем стала замечать, что я разговариваю с самой собой, а как— то ночью, когда спустилась за водой, — указала в сторону кухни, — нашла ключ, а затем и щель в стене шкафа, — показала то, что прокручивала его, — но не учла то, что «мама» сторожит эту дверь ночью, играя в шахматы.
— Она нашла тебя?
— Нашла, а я уверяла её, что луначу.
— Поверила.
— Поверила! — сказала со смехом. — И верила, пока не появилась ты.
— Поэтому ты игнорировала меня? — в ответ Мона кивнула головой.
— Я хотела подставить тебя, — прикрыла глаза, — хотела уверить Симона, что ты не его сестра, — он быстро сводит счёты с такими, но ты неплохо справлялась, а затем вовсе заступилась за меня, — посмотрела на девушку. — Я благодарна тебе.
— Давай сбежим, — Элиза остановилась.
— Я пыталась, но выйти отсюда нереально, — остановившись, пожала плечами, — Каролина всегда дома, «папа» — собирает виноград, а Симон, бывает, проскальзывает в свой маяк, когда чайки летают.
— Но завтра же игра в шахматы, — вспомнила Элиза, — это отличный яыповод выйти наружу.
— Ты права, — улыбнулась Мона, — я могла бы испечь вам немного голландских булочек с ядовитым алкоголем отсюда и без, — указала на бочку, — она выпьет отравленный, а ты — нет.
— А затем?
— Нужно найти лодку, которую она спрятала после смерти матери.
— И где она может быть?
— Думаю, я найду её.
Отставшие от времени и жаждущие внимания
Так не должно было быть — битый пиксель на экране монитора.
На стенах служащих образовательной системе вы ожидаете увидеть портрет главы государства, лицо их матери, детей или кошки, кучу бумажек с надписью «сертификат» или фотографии с церемоний вручения важной награды — всё, что угодно, но никак не пустое «ничего» без рамки, как у Марка Питерса — нашего директора, наблюдающего за школой со скрещенными руками за спиной.
Мне дали возможность смыть с лица грим клоуна, одели в школьные рубашку и брюки, большие меня в два раза, отчего я походила на дворового рэпера, и посадили напротив директора в скучный и серый кабинет рядом с его вылизанным сыном.
— Ваша проблема, Элиза, — Маркс Питерс стоял к нам спиной и монотонно разговаривал с окном, — не в том, что вы вылили на себя флакон спирта, не в том, — покашлял, — что вы сняли свои брюки и решили позировать тюленя, не в разрушенном театре и не в его теперь пошлом виде, — наконец повернулся и глянул на меня, — а в Вас самой: вы — главная трагедия сегодняшнего вечера.
В такие моменты хочется верить в то, что мы, как и нерадивый школьник Уинстон Черчилль, способны на что-то великое, но в голову приходит лишь мысль о том, что ты — это ты, а не успешный британский политик, не пример случайной славы и бескорыстного трудолюбия.
— Мы терпели, — поджал губы. — Мы терпели жалобы на якобы ваши с товарищами проделки, ваши недавние прогулы и были готовы терпеть вас следующий выпускной класс, — стал ходить кругами вокруг нас и своего пустого стола, пока я наблюдала за птицей в окне, — но вы не оставили нам выбора.
— Вот— вот, — произнёс безжалостный Леви.
— Искусство как источник вдохновения не летало в вашей голове, пока вы были в театральном зале? — стал сзади меня. — Не уж то вы настолько прониклись им, что решили войти в образ безбашенной и ревнивой жены, встречающего мужа дома?
— Точно, — со смехом произнёс Питерс младший.
— Леви, — прикрикнул директор, подойдя к рабочему столу. — Ты
