улицы совсем обезлюдели. Матери с грудными детьми укрылись в муниципальных убежищах из кирпича и бетона. А остававшиеся в домах дети держались поближе к лестницам. Когда взрослые сбегали после тревоги вниз, они видели, как детишки — старшие, таща на спине маленьких, — ныряли под лестницу и сидели там в полутьме, сжавшись в комок.
Давно не было такого жаркого лета. Небо хранило в неприкосновенности яростную свою синеву. Над кирпичными домами висело раскаленное марево, на берегу Красной реки, возле плотины зной выжег кусты желтоцветных гелиотропов. На дне высушенных жарой индивидуальных ячеек копошились, ища хоть какой-нибудь прохлады под опавшими листьями, тощие квакши. Трамвайные вагоны, пробегая по узким улочкам, вздымали целые вихри горячего воздуха и пыли, и издали казалось, будто они чудовищно разбухли, напрочь перегородив дорогу. Проспекты были усыпаны облетевшими листьями шау, подметальщицы сгребали их метлами в огромные кучи.
После ночного перехода рота, в которой служил До, подошла к Ханою и заняла подготовленные заранее позиции около моста. Но едва расчеты развернулись на огневых рубежах, следующей же ночью был получен приказ перейти на новые позиции — поближе к электростанции. Участок, где были отрыты орудийные гнезда, укрытия и землянки, располагался на берегу, под плотиной, рядом с огородом, засаженным зелеными широколистными бананами, а дальше, за маленькой деревушкой, под песчаным откосом текла Красная река. Воды ее, отливавшие кирпичным цветом, напоминали огромное свежеокрашенное полотнище, расстеленное для просушки на солнце.
Когда закончилась установка орудий в гнездах и техника была приведена в боевую готовность, расчеты завалились спать прямо возле лафетов. Все было выполнено очень быстро, дела эти для солдат давно уже стали привычными, отработано каждое движение, каждая деталь. Наутро горожане, шагая по набережной, глянули вниз, на берег, и неожиданно увидели артиллерийские позиции, зенитки и деревянные самолетики на длинных шестах. За высокими брустверами, выложенными зеленым дерном, то и дело появлялись головы в касках; мелькали красные флажки командиров, указывавших направление огня, и следом за ними поворачивались прикрытые маскировочными листьями стволы. Листья бананов, уложенные на брезентовые кровли палаток, успели уже пожелтеть. Вот, пожалуй, и все, что могли разглядеть с набережной прохожие. Но все внимание и все помыслы солдат, привыкших денно и нощно находиться на земле, в окопах, были прикованы к небу. Прежде всего, важнее всего — небо! А уж потом, оторвав от него взгляд, солдаты глядели на широкую реку, спешившую к морю, на мост Лонгбиен — прямую линию, как бы нарочно проведенную, чтобы разграничить воду и небо. Неподалеку среди городских улиц высились одна подле другой трубы электростанции, невозмутимо выдыхавшие в небо клубы дыма. По ночам шум и грохот электростанции разносились особенно далеко. Вдобавок еще на водонапорной станции гулко шумела вода, и рокот ее настолько напоминал звук дождя, что спавшие в палатках солдаты вскакивали иной раз среди ночи и звали товарищей накрывать чехлами пушки. Но такое могло почудиться только спросонок. Майское небо и по ночам оставалось прозрачным и чистым; ярко горели звезды, и, если долго глядеть на них, звезд становилось все больше и больше. Над электростанцией по-прежнему поднимался дым: одно мутное облачко, второе, третье…
На новых позициях До первую неделю чувствовал себя новобранцем, все казалось ему необычным и интересным. За три года он не раз участвовал в боях и где только не побывал со своей частью. Начав службу рядовым бойцом, он закалился под огнем, многое узнал, многому научился и теперь командовал расчетом, причем считался хорошим командиром. Но, вернувшись сюда, в свой родной город, он снова с волнением и трепетом ждал боя и, как бывает перед первым сражением, спрашивал сам себя, что его ждет и как повернется бой. Он подолгу глядел на небо, стараясь определить, что же в нем особенного, и убеждался: оно такое же, как в других местах — знакомое и близкое, — небо его родины.
Синее пространство над плывшими вперегонки белыми облаками всегда вызывало у зенитчиков особенно пристальный интерес: там, за облаками, мог укрываться враг. Нередко противник, подойдя на большой высоте, вдруг пикировал на цели именно сквозь просветы в облаках. Темные черточки стремительно принимали очертания реактивных чудовищ, оглашавших все вокруг ревом и скрежетом. Во время боя одни из них обрушивались наземь грудою лома, другим удавалось уйти, но все они сеяли пламя и смерть. После боя небо, как бы подавив вспышку гнева, смолкало, и купы белоснежных облаков стирали оставленные врагами следы. Но как на земле стереть следы их деяний? Он своими глазами видел сожженные дотла деревни, разбомбленные и рухнувшие в воду мосты. Теперь настал черед Ханоя пройти сквозь эти страшные испытания. А небо над городом сегодня, накануне вражеского налета, было еще прекрасней и спокойней, чем всегда.
Все расчеты получили приказ: подправить и привести в порядок палатки, разбить рядом с позициями огороды и высадить вдоль ведущей в расположение части дороги бананы. Принадлежащие роте куры[24] скоро освоились на новом месте; они шныряли повсюду и затевали жестокие бои. Зенитчики, взобравшись на лафеты, с изумлением глядели на птичьи побоища: полно, да наши ли это куры? А наверху, за плотиной, по дороге на Иенфу[25], целый день бегали трамваи. Длинные вагоны с раскрытыми окнами, громыхая, мчались друг за другом, звенели звонки, толкались пассажиры: одни выскакивали из дверей, другие прыгали на подножки.
Однажды под вечер До получил разрешение сходить домой. Он вскочил в трамвай и доехал до последней остановки.
Свернув в переулок, он увидел Лиен. Поднявшись на цыпочки, она ухватила ветку банга и гнула ее к земле, На ней была белая пижама, волосы стянуты кольцом на затылке. Завидев гостя, она отпустила ветку и убежала в дом.
До заметил, что их дверь прикрыта неплотно, а по земле к крыльцу тянутся влажные пятна. Наверно, мать недавно пронесла на коромысле воду. Он вошел в дом а вдруг оробел. Все вещи стояли на своих привычных местах, только почему-то уменьшились, и потолок в доме вроде стал пониже. Заглянув во внутренний дворик, он увидал мать с черпаком из консервной жестянки в руке, она поливала старые виноградные лозы. На стене кухни по-прежнему белели кривобокие буквы — он сам начертив их когда-то куском известки со всей прямотой и непосредственностью детства: «Берегись! Лиен воет громче сирен!»
— Мама! — окликнул он негромко.
Опустив черпак в кувшин с водой, она выпрямилась и долго молчала.
— Откуда ты, сынок?
— Мы сейчас стоим возле самой набережной.
— Лиен тебя видела там на прошлой неделе, не так ли?
— Да. Мы как раз переправляли орудия, вдруг слышу: кто-то поет. Я сразу узнал ее голос.
— А
