— Истон снова ноет и жалуется, — сказал граф Хеннесси и вернулся к своей книге и сигаре.
— Это его право, — ответил герцог и перевел взгляд на Беннета. — Я собираюсь на верховую прогулку. Не хотите присоединиться?
— Конечно. — Деятельность сейчас больше подходила его настроению, чем участие в споре. Он встал и посадил Керо на плечо.
— Нужна еще компания? — спросил Истон.
— Нет. Докучайте кому-нибудь другому, — без раздражения ответил герцог.
Они покинули дом через наружную дверь. Юпитер и огромный мерин герцога уже ждали их.
— Вам повезло, что я согласился, — усмехнулся Беннет и сел в седло.
— Я не сомневался, что вы согласитесь. Вы же хотели поговорить со мной. — Герцог легко выскочил в седло и поехал вперед, указывая дорогу. На улице Беннет догнал герцога, и они поехали рядом. Соммерсет вынул из кармана орешек и протянул Керо. От орешка она не отказалась. — Насколько я понимаю, меня приняли в семью, — заметил он.
— Я считал, что единственный ношу в карманах фрукты и орехи.
— В моих комнатах наверху живет громогласный попугай ара, который постоянно болтает всякий вздор. Замолкает он, только когда ест. — Соммерсет несколько минут молча наблюдал за обезьянкой, которая, крепко держась за хозяина, умудрялась очищать орех. — Ловко.
— Видели бы вы, как ловко она вытаскивает из моих карманов насекомых!
Герцог усмехнулся, но его лицо быстро приобрело серьезное выражение.
— Лэнгли в Корнуолле. Его ожидают в Лондоне не позднее вторника.
Меньше чем через неделю.
— Хорошо.
— Сейчас он, наверное, уже знает, что вы живы. Он может сжечь дневники.
— Если он это сделает, я подвергну сомнению сам факт его пребывания в Африке. Пусть предъявит доказательства. У меня, по крайней мере, есть эта мартышка, да еще артефакты и образцы уже прибыли в Теслинг.
— Доказательство его пребывания в Африке в ваших дневниках?
— М-м… нуда.
— Не слишком приятно для Лэнгли.
— Знаете, пусть он мне несимпатичен, но я не бросил бы его умирать в грязной хижине в Богом забытом уголке джунглей.
— Вы проявите должные дипломатические качества в этом вопросе?
— Я не дипломат.
— Но, Беннет, вы же не можете.
— В любом случае я здесь по другой причине. Соммерсет расправил плечи.
— Тогда просветите меня.
— Мне нужен совет.
Герцог удивленно поднял бровь.
— Я теперь ваше доверенное лицо?
— Я не могу разговаривать с дядей или Джеком Клэнси — сразу возникает ощущение, что я ем сырое мясо. В Африке оно мне не понравилось.
— Очень хорошо, так в чем проблема? Теперь начиналось самое трудное.
— Так получилось… что я заинтересовался леди Филиппой Эддисон. — Сказать «я одержим ею» было бы точнее, но Беннету не хотелось произвести впечатление сбежавшего из Бедлама сумасшедшего. А то еще Соммерсет начнет советовать Филиппе, как лучше от него избавиться.
Его светлость пожал плечами.
— Вы племянник графа. В таком союзе нет ничего невозможного.
— Вы немного опережаете события. — Беннет пожалел, что не допил виски в клубе — там осталось еще полстакана! — Я попытался… наладить с ней контакт, но совершенно очевидно, что я меньше похож на джентльмена, чем мужчины, которые ее окружают.
— Чем вы ей так не угодили?
— Я поцеловал ее. Мне показалось, ей понравилось.
— И шептали на ушко всякие милые пустячки?
— Я не знаю никаких проклятых пустячков! — Беннет был готов взорваться, — Обычно женщины сами подходят ко мне, зовут по имени и поднимают юбки.
— Ах, вот как. А вы говорили леди Филиппе, что увлечены ею?
— Да, я сказал, что хочу ее.
Соммерсет достал из кармана еще один орешек для Керо.
— Боюсь, это не одно и то же.
— Совершенно одно и то же! — Беннет с шумом выдохнул. — Никто же не может ожидать, что я буду… сидеть в гостиной, болтать о погоде с ее матерью, держать нить, пока она вяжет… и ждать пять недель, прежде чем дотронуться до ее руки.
— Конечно, это не вопрос жизни и смерти, но ухаживание за женщиной все же важно. Если это именно ухаживание. Если же речь идет о соблазнении, выберите другую женщину. Я спонсировал вашу экспедицию, и вы пытаетесь восстановить свою репутацию. Не губите хорошую девушку из благородной семьи.
— Но…
— Решите для себя, чего именно вы хотите. Вот вам мой совет. Дарите ей цветы, возможно, извинитесь за свою излишнюю откровенность.
— Цветы…
— В приличном обществе это называется букетом, и вряд ли стоит дарить даме чахлый цветок, предварительно объеденный мартышкой.
— Я подумаю.
— Конечно. — Герцог искоса взглянул на Беннета и спросил: — Скажите, а вы никогда не задумывались о том, что, стремясь добиться в жизни как можно большего, многого на своем пути не замечаете, отбрасываете, как ненужный хлам? Уверяю вас, некоторые моменты стоят того, чтобы ими как следует насладиться. И они далеко не всегда связаны с географическими открытиями. Вперед, Хан! — Соммерсет еще раз, усмехнувшись, взглянул на своего собеседника и пустил коня галопом — они как раз выехали на Роттен-роу в Гайд-парке.
Цветы. Поцелуи. Совращение. Ухаживание. Наслаждение. Да, кстати, а чем наслаждаться? Как чертовски много ненужных слов между ним и Филиппой Эддисон. Если бы она не дала понять, что находит его подход оскорбительным, он бы так и продолжал, ни о чем не догадываясь. Очевидно, нужна тонкость, изящество. И выражение восхищения. Но зачем терять прорву времени, если он совершенно точно знал, чего хочет. Непросто все это для такого нецивилизованного человека, как он. Но он был исполнен решимости добиться своего.
Глава 9
По моим оценкам, самый страшный зверь в Африке — это не лев, не леопард и не змея. Это гиппопотам. Он не только непредсказуемый и нетерпеливый зверь, но и к тому же громадный — крупнее быка. Самое страшное, что с большого расстояния непривычному глазу он кажется этаким пухленьким благожелательным симпатягой. Но у этого симпатяги клыки, которыми он может без особого труда перегрызть каноэ пополам. Не думаю, что даже самая обозленная мамаша из общества способна на такое.
Из дневников капитана Беннета Вулфа
— В последний раз повторяю, Оливия, я не знаю, какой напиток предпочитает капитан Вулф! Думаю, подойдет любой, в котором не плавали дикие звери. — Филиппа страдальчески сморщилась и закрыла глаза, но, избавившись от нервического лепета Оливии, позволила другим мыслям завладеть ею, а они не радовали.
