засел, их бы всех положили. А мы-то уже профессиональные бойцы, выносим такие места на раз-два.
По документам мы были уже свободны, на каждого был билет в Ташкент. У нас была свобода воли соглашаться или отказаться.
Каждый выбирает сам, брать ему в руки оружие или нет.
И каждый из нас тогда взял.
И почти никто не вернулся.
Мы выбили духов. Мы чуть-чуть продлили молодняку жизнь. Повысили их шансы на выживание. Каждый из нас получил свой билет в Ташкент. Кто-то в салоне самолета, а кто-то в его брюхе.
Я был из тех, кто вернулся оттуда, чтобы навсегда остаться там. Вернулся и записал все имена, чтобы помнить. Это была моя свобода воли. Я выбрал помнить каждого из них.
И даже когда мир терял реальность, отправляя меня обратно в мое самое первое пекло, я вставал и брал оружие.
Свобода воли — это не только жить. Но и умирать на своих условиях.
Я подлетел под гудящие провода и рубанул воздух ребром ладони. Толстый трос порезало пополам и он, искря, рухнул вниз, прямо мне в руку.
Электричество должно было сжечь меня в мгновение ока на месте, но стихия во мне пробудилась.
Мне не надо было знать, где здесь системы противовоздушной обороны, я чувствовал каждый электрический прибор на километры вокруг.
Вышки связи искрили и загорались.
Танки и БТРы замыкало.
Ракеты ПВО палили друг по другу и по своим расположениям.
Провода ЛЭП над головой гудели и накалялись, перераспределяя мощности, куда мне нужно. Шаровые молнии, срывающиеся с моих пальцев, мчались к такой уязвимой технике.
Я сжимал голой рукой высоковольтный провод, и мир вокруг искрил.
В нескольких метрах от меня стоял Ермаков и смотрел на меня широко распахнутыми глазами, от чего казался еще моложе, еще восторженнее.
Я — выбираю помнить каждую жизнь, что отнял, и каждую жизнь, которую не сберег. И электричество в моем теле будет хранить их имена всю мою жизнь.
Все мои жизни.
Глава 12
Москва, Имперская высотка, Василиса Корсакова
По вечерам девушки собирались у Василисы. Технически это, конечно, была квартира князя Калужского, но друзья их уже давно считали единым целым. Они сидели в гостиной, пили вино, болтали о всякой ерунде, старательно обходя единственную интересовавшую их тему — войну. Войну и ребят, что на нее отправились.
Цесаревич вернулся в Москву, но Александр — нет, а потому Василиса который день пребывала на грани отчаяния и истерики. Держалась девушка исключительно потому, что работала все возможное время, стараясь забить голову чем угодно, кроме страшных мыслей.
Давно не было вестей и от Алексея Ермакова, и Дарья, хоть и держала лицо, как следует любой княжне, но с каждым днем становилась все бледнее, а глаза горели все яростнее. Демидова думать о самом страшном боялась, но не думать не могла.
Нарышкина и Румянцева старались как-то отвлечь подруг от гнетущих мыслей. Но при этом чувствовали себя немного виноватыми — ведь их женихи в боях не участвовали по уважительным причинам.
Но разве существует хотя бы одна причина, по которой кто-то идет под пули, а кто-то нет?
Впрочем, и это они не обсуждали. Сегодня вот Василиса жаловалась, что приглашения на свадьбу отпечатали скверно, и как будто это была самая большая проблема для всех присутствующих.
Пока вдруг какое-то веселенькое кинцо, болтающее фоном для девичьих посиделок, не оборвалось.
— Мы прерываем эфир для срочного выпуска новостей! — заговорила с экрана красивая ведущая с неестественно-серьезным выражением на кукольном лице. — Только что поступила информация, что наша армия прорвала немецкие укрепления и продолжила наступление по территории врага. Министерство обороны любезно предоставило нам уникальные кадры, которыми мы готовы поделиться!
— Господи… — прошептала Демидова, приложив пальцы к губам.
Василиса же просто замерла в кресле и, казалось, перестала дышать.
На огромном экране искрила немецкая техника, кривая линия горящих окопов разрезала темноту, какие-то ракеты куда-то летели и взрывались, а затем картинка сменилась. Это уже была не профессиональная съемка, а как будто любительская.
— Офицерская камера, — ответила Нарышкина на невысказанный вопрос.
Картинка тряслась и болталась — человек, с чьей груди велась трансляция, видимо, бежал. Бежал-бежал, а затем замер, продемонстрировав испуганным девчонкам в московской квартире и всей стране разом невероятное.
Юный маг стоял, держа одной рукой высоковольтный кабель, и буквально фонтанировал стихией Электричества. А в нескольких шагах от него, с пылающими по локоть в технике Огня руками, замер еще один парень.
— Живые… — выдохнула Демидова и, растеряв все остатки княжеской выдержки, зарыдала.
Василиса Корсакова выдохнула, и как будто с воздухом из девушки вынули хребет — она обмякла в кресле, продолжая широко распахнутыми глазами смотреть в экран.
Как будто если она моргнет, картинка исчезнет, и она снова останется в пугающей неизвестности и разъедающем душу одиночестве.
Территория Германии, Александр Мирный
Я довольно плохо помню, как отцепился от немецкой розетки и, несмотря на то, что сознание не терял и стоял на своих ногах, несколько часов в сознании замылились — сказалось повышенное напряжение. Более-менее начал реагировать на окружающую реальность, когда уже трясся в кузове машины с прочими магами.
Скороходов вколол мне в руку какую-то ядреную дрянь, от чего хотелось срочно подорваться и бежать вперед авангарда.
— Что это? — спросил я, тряхнув головой.
— Витаминки, — хохотнул один из боевых магов.
— Небольшой бодрящий коктейль, — пояснил командир, с осуждением посмотрев на шутника. — Военная разработка специально для магов. Дозы хватает на сутки, больше трех доз принимать нельзя.
— Вызывает привыкание? — предположил я.
— Нет, разрыв сердечной мышцы, — «обрадовал» меня Константин Игоревич.
— Блеск.
— Князь, ну ты зверь! — вклинился Никитенко. — Открыть стихию прямо на поле боя!..
Мужик, как мало мы знакомы…
— Так получилось, — сдержанно ответил я, откинувшись на борт кузова. — Что произошло, пока я был в коматозе?
— Прорыв обороны в нескольких местах, — пожал плечами Скороходов, словно это было само собой разумеющееся. — Благодаря тебе ребята просто смели остатки немцев, и сейчас мы на всем ходу мчимся на Берлин.
— И что, нас никто не ждет с распростертыми объятиями? — с сомнением спросил я.
Нет, европейцам, конечно, ни в том, ни в этом мире не было свойственно до последнего солдата отстаивать каждый метр родной земли, но хоть как-то огрызаться-то они должны были.
— Думаю, основные силы оттянули ближе к Берлину, ищут хорошее место, чтобы навязать нам бой на своих условиях, — ответил Скороходов.
— Логично, — согласился я.
И, собственно, вся логика в этом месте и закончилась.
Рация ожила, выплюнула «МАГИ!» и оборвалась чьим-то предсмертным бульканьем.
А укольчик-то был вовремя.
