Если бы позднее Эдвард женился на Элизабет Вудвилл открыто, английская история пошла бы другим курсом. Церковному браку предшествовало оглашение, во время которого все желающие могли вынести свой протест. Кстати, в случае Эдварда не было даже риска. Элеанор была далеко на севере и просто не успела бы со своими протестами, даже если бы захотела их предъявить. Но молодой король предпочел действовать по знакомому шаблону и женился на Вудвилл тоже тайно, что сделало его двоеженцем, а его детей от этого брака – бастардами. Что заставило его так поступить, никто не знает точно. Возможно, простое незнание закона. Возможно, ему хотелось убедиться в том, что королева способна создать династию. Очень возможно, что опасение вызвать раздражение союзников-пэров, которые наверняка бы не одобрили его выбор. Это, и еще твердая уверенность в том, что Элеанор не будет настаивать на своих правах. О том, что Стиллингтона начнет мучать совесть, Эдвард не подумал.
Эдвард IV с семейством принимают первую печатную книгу от графа Риверса. Миниатюра 1476 года
Надо сказать, что Элеанор действительно никогда не заявляла о своих правах. Как показали дальнейшие события, Элеанор считала себя замужней женщиной, но не была от этого факта счастлива и явно глубоко не доверяла своему мужу. Не зря. Отношения у них расстроились буквально за несколько месяцев. Тем не менее, Элеанор достаточно уважала себя, чтобы потребовать от тайного супруга некоторых вещей сразу, как и полагается при вступлении в брак. В первую очередь – милостей для своего свекра, которому те были нужны. Ральфа Батлера еще вызвали на первый парламент короля Эдварда IV, но потом освободили от явок в парламент и уплаты всяких десятин и пошлин, и налогов. Ему разрешили не принимать административных обязанностей в округе и освободили от явки в случае военного призыва. В это же время в бумагах Элеанор начинают появляться доходы от таинственной земельной собственности в Вилтшире, в Савернейке. Таинственной эта собственность была потому, что никак с прочими владениями Элеанор она не граничит и ее приобретение никак в документах не прослеживается. Подарок. Очевидно, подарок короля Эдуарда. Профессор Джон Эшдаун-Хилл, исследовавший историю Элеанор Тальбот, тщательно проанализировал возможность того, что она получила эту собственность от своей семьи. Но ни отец, ни братья ей ничего не завещали. Ничего относительно Вилтшира не говорится и в завещании ее матери. Зато история поместья тесно связана с королями Англии. Во всяком случае, в 1452 году король Генрих VI подарил эти земли своей жене, Маргарет Анжу, а в 1466 король Эдвард подарил их своей – Элизабет Вудвилл. Это была явно королевская собственность. В 1462 году, правда, подаренное было отнято, но компенсировано. Очевидно, где-то в это время отношения Элеонор и Эдварда расстроились до враждебных.
Могла ли Элеанор протестовать против объявления Элизабет Вудвилл женой короля Эдварда IV? Теоретически – да. Прецедентов в подобных ситуациях было предостаточно, и она бы выиграла статус, даже если и не самого мужчину. Но в условиях начала 1460-х годов вызывать короля на суд было бы, как минимум, безответственно. Стране нужен был сильный, молодой король, способный создать династию, а Элеанор для подобной роли явно не подходила, проблемы с потомством были у всех ее братьев и сестер. Как максимум – времена сразу после гражданской войны были еще и дикими, так что пытаться судиться с королем было бы опасно для жизни. Возможно, поэтому Элеонор и молчала, поэтому и поселилась при монастыре. Кстати, она никогда не стала монахиней, и объяснений тому, почему богатая, молодая и красивая женщина укрылась за монастырскими стенами, не так много. Если она и покидала укрытие, то всегда находилась рядом со своей сестрой, герцогиней, под надежной охраной многочисленного эскорта. Трудно сказать, кого именно она опасалась – короля или Вудвиллов.
Элизабет Вудвилл точно знала о том, что ее муж был женат на момент их брака, хотя и неизвестно, в какой момент ей была открыта истина. Она не была самой сдержанной женщиной на свете и несколько раз при свидетелях выражала вслух опасения относительно законности своих детей. Как показало развитие событий, ее опасения были совершенно обоснованы, и Стиллингтон заговорил в самый неподходящий момент. Но к тому времени тайна первого брака короля уже стоила жизни одному его брату, герцогу Кларенсу.
О попытках формализации неформального
Как видно из приведенных выше историй, неформальность заключения браков в средневековой Англии порождала изрядное количество более или менее головоломных путаниц и потенциально опасных для будущего ситуаций. Со Средних веков сохранилось потрясающее воображение количество сутяжных документов, касающихся наследственных процессов, причем как истцами, так и ответчиками были и лорды, и седельщики, и джентри, и фермеры. Поэтому желание короны внести какой-то порядок в вопрос о том, кто, на ком и когда был женат и кто из наследников являлся законным для каждой части имущества, вполне понятен. У англосаксов вопрос был решен так, что бастарды имели совершенно равные права с детьми, рожденными в браке, и все наследники получали равную часть. Очень прагматично. Англо-норманны же старались всеми силами предотвратить раздробление собственности, которое сильно сокращало размер получаемого короной налога. Отсюда и усложнение вопроса о законности происхождения, и тщательные договоры о том, что, как и когда уйдет из семьи вместе с дочками и что взамен придет.
Самым очевидным, упреждающим решением проблемы способом выглядела формализация бракосочетания. Потому что, с одной стороны, церковь признавала основой для брака только свободную волю вступающих в брак, их возраст и вероисповедание. Ни согласие семьи, ни вопрос приданого церковь не волновал. А с другой стороны, была семья и ее глобальные интересы, были тщательно взвешиваемые соображения относительно собственности и способов ее передачи и были, наконец, государственные интересы короны, желающей получить максимальную прибыль с отданных аристократам земель. Вот и получались ситуации, когда молодые действовали независимо от воли семьи, что в будущем порождало пренеприятнейшие ситуации для всех вовлеченных. И вот к чему пришел Четвертый Латеранский Собор к 1215 году: решительно запретить священникам совершать тайные брачные обряды. Надо сказать, что именно в английских условиях это было скверным для церкви решением. Потому что своенравные англичане и так своими браками священников не перегружали. Зато перегружали суды исками.
Генриетта Лейзер описывает интереснейший случай брачной махинации, дошедший до наших дней из судебного дела «Брук против Насток». Интрига имела место в 1290 году, и началась она с того, что Эдмонд де Насток и Элизабет де Ладехейл влюбились друг в друга и тайно поженились. По какой-то причине уровень доходов Эдмунда молодых не устроил, и они придумали, как им казалось, идеальный выход. Эдмунд попросил у Ричарда де Брука руки его дочери Агнес. Предложение было принято, и Агнес в приданое были выделены: шесть лошадей, десять быков, двенадцать коров с телятами, двенадцать волов с упряжью, восемьдесят овец с ягнятами, двенадцать баранов, тринадцать свиней, десять четвертей пшеницы, одиннадцать четвертей ржи, двадцать четвертей ячменя, три четверти соли, а также посуда, два плаща, четыре накидки, восемнадцать простыней, другая одежда, текстиль и полотенца, а также 100 шиллингов деньгами (около 212 100,00 фунтов на наши деньги, если считать их как доход). Приданое было передано после того, как пара обменялась брачными клятвами и утвердила брак близостью. Тут в схему вступила Элизабет со своими притязаниями на Эдмунда, чьей законной женой она действительно являлась. Почему-то мошенники считали, что у Эдмунда после развода с Агнес останется половина полученного приданого. Ничего не вышло, и приданое у него полностью отобрали по решению суда, да еще и обязали 16 фунтов Агнес заплатить за ущерб, то есть размер штрафа превысил размер денежного приданого втрое!
