— Давайте поужинаем, — сказал он, — и постарайтесь не беспокоиться пока ни о чем.
— Я написала письма в Миссионерское общество в Англии, — отвечала она, — а также английскому епископу в Каире, который предложил папе принять служение здесь, пока не будет достроена церковь, которую они возводят.
Герцог сказал ей о священнике, остановившемся в «Зимнем дворце», и она воскликнула:
— Спасибо, что вы позаботились об этом. Я думала, что папу придется похоронить без молитв, не считая моих.
— И моих, — тихо сказал герцог.
Она с благодарностью взглянула на него и села за стол на отодвинутый для нее Дженкинсом стул.
— Благодарю вас, — сказала она ему. — Я вижу, что вы избавили меня от хлопот. Я очень благодарна вам.
— Это удовольствие для меня, мисс, — ответил Дженкинс и отправился в маленькую комнату за первым блюдом.
Заказанная герцогом еда была холодной, но превосходной, и он с удовольствием отметил, что Ириза хорошо поела и не возражала, когда Дженкинс налил ей вина.
Они говорили очень мало, пока камердинер обслуживал их, и лишь когда он собрал со стола и вышел из комнаты, Ириза сказала:
— Пожалуйста , не беспокойтесь и не оставайтесь… здесь на ночь. Я уверяю вас, что мне , не грозит ничего, и я… не хочу отнимать вас от ваших… друзей.
— Мои друзья развлекаются сами, без меня, — сказал герцог, — я же обеспокоен вашей безопасностью.
Он говорил твердо и был рад, что она поняла его беспокойство и уступила ему без возражений. Она лишь сказала:
— Вы поймите мое желание побыть… с папой… подольше, прежде чем отправиться спать.
— Конечно, — согласился герцог, — я почитаю, пока вы не устанете и не отправитесь заснуть.
Она поняла, что он мягко пытается убедить ее в необходимости поспать перед тяжелым завтрашним днем похорон.
Поколебавшись немного, она сказала:
— Может быть, вам интересно будет прочесть некоторые из заметок, написанные папой о храмах и гробницах с тех пор, как он приехал в Луксор.
— Вы хотите сказать, что он записал свои открытия?
— И открытия, и мысли, которые, я уверена, когда-нибудь подтвердятся.
— Тогда для меня не будет более интересного чтения, чем это, — сказал герцог. — Я всегда, Ириза, буду глубоко сожалеть, что не успел встретиться с вашим отцом.
Улыбнувшись, он добавил:
— Вам придется возместить эту мою потерю и поведать мне о том, что я хочу узнать и о чем не успел спросить у него.
Ириза открыла ящик стола, за которым, видимо, работал ее отец, и вынула несколько рукописных тетрадей из большой стопки, которую герцог заметил в столе.
— По-моему, вам лучше начать с последней тетради и так возвращаться вперед, — сказала она. — Я уже говорила вам, что, когда мы приехали сюда, папа вначале скептически ко многому относился.
— Я прочту в таком порядке, в каком вы мне посоветуете, — тихо ответил герцог.
В это время из кухни появился Дженкинс.
Он собрал посуду в корзину и поставил ее на пол.
— Не понадобится ли вашей светлости еще что-нибудь? — спросил он. — Я положил в туалетную комнату лезвия вашей светлости и рано утром буду здесь.
— Благодарю вас, — сказал герцог, — и, Дженкинс, мне понадобятся два стюарда, чтобы упаковать все украшения в этой комнате. Желательно, чтобы они взяли с собой деревянные ящики для лучшей сохранности этих вещей и побольше газет для завертывания каждого предмета.
Дженкинс оглядел комнату.
— Я позабочусь об этом, ваша светлость.
Он поднял голову и поклонился Иризе.
— Доброй ночи, мисс! Доброй ночи, ваша светлость!
Уходя, он прикрыл дверь, ведущую на террасу, и они услышали, как он спускался по ступеням в сад.
— Он такой внимательный, — сказала Ириза, — но я приношу вам… столько хлопот.
— Я рад хоть чем-нибудь отблагодарить вас за ваше участие в моем прошлом, — сказал герцог, — которое, надеюсь, не прекратится и в будущем.
Он шутил, пытаясь вызвать у нее улыбку, и она сказала:
— Мне жаль, что я не успела рассказать папе о том, что произошло нынче в святилище. Его бы это очень заинтересовало, и он, конечно, написал бы об этом.
— Я чувствую, что его записи имели бы неоценимое значение для многих людей, — сказал герцог, — поэтому их необходимо опубликовать.
А вдруг Ириза откажется от этой идеи, сочтя записи отца слишком личными? Но она сказала:
— Если такое было бы возможно, то оно оправдало бы все, что папа сделал в жизни, которую он избрал, несмотря на сопротивление многих людей.
Ее почему-то пронзило сильное ощущение, что ее отец отделен сейчас от них всего лишь деревянной дверью, и она добавила:
— Я надеюсь, что он… знает о том, что вы… предложили.
Не проронив больше ни слова, она прошла в комнату, где лежал отец.
Герцог сел в плетеное кресло, раздумывая о том, что никто бы не поверил, услышав его рассказ о всех невероятных происшествиях, которые случились с ним после прибытия в Луксор.
Положив рукописи на колени, он вновь оглядел комнату. Герцог был совершенно уверен, как и в первый раз, когда увидел эту коллекцию, что многие из стоящих здесь египетских резных изделий, статуэток и чаш имеют большую ценность.
«Очень многие коллекционеры во всем мире, — рассуждал он про себя, — захотели бы обладать этой маленькой статуэткой фараона с головой кобры на голове».
Здесь была и фигурка божества с головой сокола, которую с готовностью приобрел бы любой музей.
Он решил, что прежде, чем позволит Иризе продать хотя бы одну из этих ценностей, не только покажет их лучшему египтологу в Лондоне, но и постарается сам узнать побольше о подобных вещах, чтобы быть уверенным, что ее не обманут во время продажи.
«Я считал себя человеком сведущим, — со вздохом подумал он, — а тут обнаружилось мое полное невежество относительно царства, существовавшего за три тысячи двести лет до нашей, эры».
Прошло два часа, прежде чем открылась дверь спальни и вышла Ириза со свечой, которая стояла возле кровати.
Она тихо закрыла дверь и ничего не сказала поднявшемуся навстречу герцогу, лишь слабо улыбнулась, проходя мимо него к себе в комнату.
Он знал, что любовь к отцу и молитвы привели ее в то состояние, в котором она пребывала, общаясь с ним в том мире, куда он ушел, покинув бренную землю.
Герцог знал, что она надеется на его понимание, и он действительно проникся ее чувствами.
Записи, которые он читал, были настолько интересны и настолько поглотили его, что ему жаль было отрываться от них ради сна.
