Гори, гори ясно, чтобы не погасло!
Итак, «открутим» жизнь Антонины чуть-чуть назад и попробуемвосстановить цепь происходивших событий. Впервые приступы подъема давленияначались у нее в возрасте 24 лет, она как раз вышла замуж, но выяснилось, чтосексуальную жизнь она толком вести не может по причине вагинизма. У нее возникстрах, связанный с сексуальными отношениями, и пошло-поехало. Причем все этопроисходило на фоне конфликтных отношений в школе, куда она устроилась учителеманглийского языка.
Когда боги хотят наказать нас, они исполняют наши молитвы.
Оскар Уайльд
Школа, где она начала работать, была «блатная», как ибольшинство подобных советских школ «с углубленным преподаванием английскогоязыка». Школьники вели себя так, как она не думала, что могут вести себяшкольники, а старшие «товарищи по цеху» невзлюбили «молодого специалиста» истроили против нее какие-то интриги. Одно наложилось здесь на другое: началосемейной жизни (что само по себе стресс), сексуальные проблемы, которыевылились в вагинизм, непонимание со стороны мужа, некомпетентностьсексопатологов, которые ее консультировали, конфликты на работе – и сучениками, которые ни в грош не ставили молодого преподавателя, и с другимиучителями. Короче говоря, «вагон и маленькая тележка» всяческих неприятностей.
И вот начались вегетативные «приветы» от ее внутреннегонапряжения. Сначала ей стало плохо после очередной ссоры с мужем, потом ейстало плохо, когда она ехала в метро на работу. Потом Антонина пошла к врачу, ион поставил ей диагноз «гипертонический вариант ВСД». [Оговорюсь, что раньше(не знаю, как сейчас) врачи, ставя диагноз ВСД, уточняли ее форму. Если учеловека основные симптомы свидетельствовали в пользу избыточной активностисимпатической вегетативной нервной системы, то к диагнозу делалась приставка«гипертонический вариант». Если же у человека основные симптомы ВСДсвидетельствовали в пользу избытка парасимпатических влияний, то врачиуточняли, что это «гипотонический вариант» болезни. Если же человек в основномжаловался на «боли в сердце», продиктованные, как правило, межребернойневралгией, то врачи зачем-то приписывали к ВСД «кардиологический вариант». Всеэто, конечно, языковые изыски, а вовсе никакие не диагнозы.] Она, конечно, непоняла, что значит ВСД, но узнала во врачебном подчерке слово «гипертония». Иименно от гипертонии, как рассказывала ей мать, умер в возрасте 40 лет ее –Тони – отец (самой Антонине тогда не было еще и десяти). Доктор, поставившийАнтонине этот «ужасный» диагноз, конечно, не объяснил своей перепуганнойпациентке, что «гипертонический вариант ВСД» – это просто такая врачебная«примочка», чтобы солиднее звучало, и к гипертонии никакого отношения не имеет.
Так или иначе, но Антонина рассудила так: «Мне 24 года, уменя уже гипертония, следовательно, я скоро умру». Но, разумеется, «скораясмерть» запаздывала, и тогда Антонина решила, что, видимо, умрет, как и ееотец, в возрасте 40 лет. Она ждала этой даты с ужасом, и ужас у нее получился.Именно в 40 лет она перестала выходить из дома без чрезвычайной надобности,бросила работу и ждала, когда же смерть, наконец, сделает с ней свое «черноедело». Ожидала смерти, боялась умереть на улице, а то, что она умрет мгновенно,если поедет в метро, где у нее чуть ли не каждый раз случались вегетативныеприступы, было для нее ясно как белый день.
Почему у Антонины имели место ее первые приступы – вполнепонятно. Она испытывала стресс, но не осознавала его и не понимала, что имеетдело не с болезнью, а с банальным вегетативным компонентом своего стресса.Потом она подумала, что спуск в метро – это некий перепад давления, решила, чтоатмосферное давление как-то связано с давлением крови в ее сосудах (что,конечно, просто глупая игра слов), и перепугалась, как та мышь. На фоне этогоиспуга ее мозг запечатлел все сигналы (раздражители), доходившие до нее в метро(включая, конечно, и его, весьма характерные, звуки), и потому они стали темиусловными стимулами, которые оказались способными вызывать у Антонины подъемыартериального давления – хотя и не чрезвычайные, но чрезвычайно пугающие.
После того как данный условный рефлекс у Антонинывыработался, а вид метро и его звуки стали автоматически (т.е.условно-рефлекторно) вызывать у нее подъем артериального давления, страхперестал быть нужным. Приступы появлялись теперь без дополнительногоуведомления – как только какое-то метро – так сразу же и приступ. Доходило ивпрямь до смешного – Антонина не могла смотреть свой любимый фильм «А я иду,шагаю по Москве», поскольку несколько сцен в нем сняты в метро.
Но вернемся к настоящему моменту. Кажется, что Антонинафактически обречена быть теперь инвалидом – человеком с ограниченнымивозможностями. По крайней мере, возможность поехать в метро была у неесовершенно отнята ее неврозом. Но данный вывод, мягко говоря, несколькопоспешен. Ведь если мы знаем, что И.П. Павлов научился вырабатывать на своихподопытных животных условный рефлекс, мы должны знать и другое – то, что нашзамечательный академик-соотечественник называл механизмом «угасания условногорефлекса» и продемонстрировал его действие на все той же слюнной железе.
Суть этого механизма достаточно проста. Когда И.П. Павловвырабатывал на своей собаке условный рефлекс, он делал это за счет такназываемого «подкрепления». Всякий раз, когда он действовал на животноераздражителем (звуком звонка или включением лампочки), который должен был стать«условным», он приводил в действие безусловный рефлекс, выдавая собаке какую-топищу. Пища, иными словами, использовалась им в качестве подкрепления.
Однако после того как И.П. Павлов переставал подкреплятьусловный стимул, ситуация начинала медленно, но неуклонно меняться. Этот стимулпостепенно претерпевал обратное превращение. Горящая лампочка от раза к разупри ее включении без подкрепления вызывала все меньший и меньший эффект. И еслисначала в ответ на этот условный стимул собака выделяла девять капель слюны, топотом восемь, семь, шесть, наконец, пять, три, а потом и вовсе переставала нанее реагировать. То есть вне подкрепления происходило постепенное угасаниесформированного в процессе предшествующего опыта условного рефлекса.
На заметку
Привычки – вещь серьезная, но, к счастью, не приговор. Еслиу нас сформировалась та или иная привычка, значит, что-то ее подкрепляло, инымисловами, нам было приятно это делать. В случае страха приятно, как выпонимаете, спастись от опасности. Поскольку никакой действительной угрозы приВСД для здоровья человека нет, то, соответственно, он всегда «умудряетсяспастись». Зачастую само это (фиктивное, на самом-то деле) спасение и являетсястимулом, подкрепляющим его страх, – бегство приятно страшащемуся. Нолюбую привычку можно и изменить, любой условный рефлекс может угаснуть, однакодля этого необходимо, во-первых, устранить то, что является для данной привычкиданного условного рефлекса подкреплением (т.е., например, перестать бегать отсвоей «фиктивной угрозы» «косым зайцем»), а во-вторых, сформировать новуюмодель поведения в данной конкретной ситуации. Последнее представляет собойспециальную психотерапевтическую процедуру, о которой мы скажем в другом месте.
