Во время своего четырехмесячного пребывания в Амстердаме Петр не терял ни минуты без пользы. Прервав работу на верфи, он осматривал фабрики, заводы, кунсткамеры, больницы, воспитательные дома, военные и торговые суда, обсерваторию. Присутствуя однажды на лекции профессора анатомии Рюйша, Петр увидал в анатомическом кабинете препарированный труп улыбающегося ребенка и поцеловал его. Заметив при осмотре анатомического театра знаменитого лейденского доктора Боэргава, что некоторые лица свиты чувствуют отвращение к трупам, Петр заставил их зубами разрывать мускулы мертвого тела.
Приехав в Лондон, Петр бегло осмотрел достопримечательности мирового города и отправился в Дептфорд, на королевскую верфь, где под руководством Эвелина приступил к изучению математики и теории кораблестроения. Оттуда он ездил в Лондон, в Оксфорд и Вульвич, где знакомился с приготовлением бомб. Больше всего его интересовали корабли, гавани, доки, верфи, фабрики, заводы и мастерские. Англичане говорили, что не было, вероятно, ни одного прикладного искусства или ремесла, которым московский царь не поинтересовался бы.
Побывав на заседании в парламенте, Петр сказал: «Весело слушать, когда подданные открыто говорят своему государю правду. Вот чему надо учиться у англичан!»
Но больше всего царь говорил и думал о кораблестроении. «Английский адмирал, – воскликнул он однажды, – счастливее московского царя!»
Правительница Софья Алексеевна в Новодевичьем монастыре в 1698 году. Фрагмент. Художник И. Е. Репин
Кораблестроение в Англии показалось Петру неизмеримо превосходящим голландское, и он решил строить свои суда главным образом по английским моделям. С этой целью он пригласил в Россию нескольких англичан. Между другими делами в Англии Петр заключил и договор о свободном ввозе в Россию табака; когда ему заметили относительно этого договора: «Ведь русские считают курение табака грехом!», он не колеблясь отвечал: «Я их переделаю на свой лад, когда вернусь домой!»
18 апреля 1698 года, прощаясь с английским королем Вильгельмом, Петр сказал ему: «Если бы я не поучился у англичан, то навсегда остался бы не более как плохим работником». На самих англичан московский царь произвел скорее отрицательное, чем положительное впечатление, главным образом своей односторонностью.
Вернувшись из Лондона опять в Голландию, Петр пробыл там до 17 мая, а затем выехал в Вену, отделившись от своего посольства. Но в Вене он оставался недолго, так как получил там сообщения о новом бунте стрельцов и поторопился в Москву.
Узнав о новом мятеже стрельцов, Петр отказался от предположенной поездки в Венецию и тотчас же поскакал в Москву.
А из Новодевичьего монастыря опальная царевна Софья посылала стрельцам такие красноречивые «грамотки»: «Вам бы быть в Москве всем четырем полкам, и стать под Девичьим монастырем табором, и бить челом мне идти к Москве против прежнего на державство. А кто бы не стал пускать – и вам бы чинить с ними бой!»
Вскоре от Петра пришел новый указ: перевести стрелецкие полки из Великих Лук в Смоленск и Тверь, а беглых сослать в Малороссию на вечное житье. Стрельцы отказались выдать беглецов и пошли вместе с ними в назначенные им города. По дороге туда среди них вспыхнул общий бунт; они решили идти в Москву, чтобы «государя в Москву не пустить и убить за то, что начал веровать в немцев, сложился с немцами».
Выбрав себе новых полковников, стрельцы двинулись к Москве. Против них выступил генерал Гордон с четырехтысячным отрядом и 25 пушками.
Сначала Гордон пытался уговорить стрельцов подчиниться царскому указу, но они отвечали боевыми криками, готовясь к сражению. Несколькими пушечными залпами Гордон рассеял их.
Петр приехал в Москву 28 августа вечером и на другой же день начал строгое расследование стрелецкого бунта. До тысячи семисот человек было подвергнуто пыткам. Главное руководство всем следствием о стрельцах было поручено начальнику Тайной Преображенской канцелярии, лютому князю Ф. Ю. Ромодановскому.
30 сентября начались казни виновных стрельцов. В этот день на Красную площадь привезли на телегах двести одного стрельца. В каждой телеге сидело по два преступника, с зажженными свечами в руках. Казни продолжались весь октябрь. Петр был так раздражен бунтом стрельцов, что в Преображенском застенке собственноручно рубил им головы и то же самое приказывал делать своим приближенным. Впоследствии Ментиков хвалился тем, что отрубил двадцать голов. Всего было подвергнуто казни до тысячи человек.
Царица Евдокия Федоровна. Хромолитография
Сто девяносто пять стрельцов было повешено под окнами кельи Софьи в Новодевичьем монастыре, и трупы их провисели там пять месяцев. А сама Софья была пострижена в монашество под именем Сусанны. Доступ к ней был затруднен даже для ее сестер. Софья томилась в заключении еще пять лет и скончалась в 1704 году.
Последние казни над стрельцами были совершены уже в феврале 1699 года. Тела казненных лежали на площадях до весны, а потом было приказано зарыть их близ дороги в окрестностях Москвы.
По возвращении из Европы в Москву Петр на торжественном приеме бояр начал собственноручно резать их бороды и всем приказал одеться в европейское платье. Бороды были оставлены только двум заслуженным старикам – Стрешневу и Черкасскому.
Русский человек XVII века считал бороду не украшением, а признаком достоинства и даже благочестия. В древнерусской литературе бритье бороды называлось «эллинским, блудным, гнусным делом». Безбородый напоминал иноземца, поганого еретика. В умах приверженцев старины указ Петра о брадобритии только подтвердил предположение, что царь отрекся от православной веры и подпал под власть Антихриста. Однако недовольство Петром не шло дальше разговоров, и лица, желавшие сохранить бороду, покорно уплачивали за нее ежегодную пошлину, получая «бородовой знак», обеспечивавший сохранение признака их благочестия. Только крестьянству и духовенству предоставлено было право беспошлинно носить бороду.
Другим новшеством Петра по приезде из-за границы было введение летосчисления от Рождества Христова, а не от сотворения мира, как было в Древней Руси. Отпраздновав 1 сентября 1699 года наступление 7208 года по старому счету, Петр приказал праздновать следующего 1 января новый 1700 год и впредь считать годы от Рождества Христова.
Глубоко убежденный в целесообразности всех своих указов, имевших целью приблизить русскую жизнь к порядкам, виденным им в Западной Европе, Петр совсем не считался с тем, с какой душевной болью подданные исполняли волю государя.
Пребывание Петра за границей отразилось и на его семейной жизни. Чуть ли не с первого дня женитьбы он стал тяготиться своей супругой Евдокией Федоровной, суеверной, «старозаветной» женщиной, по характеру и взглядам совершенно не подходившей к его деятельной и живой натуре. Анна Монс была гораздо ближе Петру, нежели его первая супруга. По возвращении же из-за границы он особенно ясно почувствовал, как чужда его переродившейся душе Евдокия Федоровна. Поэтому еще с дороги он послал Льву Нарышкину и духовнику Евдокии письмо с просьбой уговорить ее постричься в монастырь. Но царица ответила на это категорическим отказом. Приехав в Москву, Петр сам стал уговаривать ее, но Евдокия была непреклонна. Тогда разгневанный царь приказал 23 сентября 1698 года отправить ее в суздальский Покровский монастырь и там насильно постричь в монашество.
