А потом, когда все улеглись спать, Катерина долго рассказывала то, о чем Маша так хотела услышать в детстве от бабушки, но так и не услышала.
Шел 1943 год, июнь. Немцы хозяйничали в селе. С утра еще все было тихо. Но уже к обеду все сельчане были охвачены тревогой. По главной сельской дороге немцы пошли колонной в сторону районного центра.
Кое-где были слышны автоматные очереди, в некоторых дворах вспыхивали пожары.
Бабка Александра вывела всех домочадцев во двор. Их было трое: две дочери, Катька и Лидка, и младший сын Колька (остальные два на фронте).
Еще был Катькин трехмесячный ребенок – девочка Маша. Катька как раз успела покормить ее грудью и уложила спать в колыбельку. Днем колыбель подвешивали в сенях, у дальней стенки, напротив входной двери. В жару в сенях было прохладно, и если закрыть входную дощатую дверь – не донимали мухи. Бабка Александра, убедившись, что ребенок спит, закрыла дверь на крючок, для надежности поверх крючка воткнула палку, чтобы было понятно, что в доме никого нет, и отдала распоряжение:
– Прячьтесь все по одному под кусты и сидите тихо, не пикните, кто бы во двор ни зашел! Когда немцы уйдут, тогда выйдем.
Спрятаться успели вовремя. Два немца (один из них пнул ногой калитку) вошли во двор. Катька сидела за огромным кустом смородины, который рос напротив двери в дом. Она с ужасом прислушивалась, не раздастся ли детский плач в сенях. Катерине все было хорошо видное. Немцы явно спешили. Один подошел к кусту со стороны, противоположной той, где сидела Катерина, и стал справлять малую нужду. От страха у сидящей на корточках женщины одеревенели ноги. Ужас, казалось, достиг наивысшей точки, а потом Катерина впала в странное состояние: она, вдруг стала рассматривать листья смородины и вспоминать, как выхаживала этот куст по весне после зимних морозов…
Гортанный немецкий говор вернул ее к действительности. С дороги неслись окрики, – видимо, товарищи поторапливали этих двоих. Немец, застегнув штаны, направился к выходу. Второй стоял среди двора, так и не решив, что же ему надо? Очередной окрик с улицы прозвучал приказом и для него. От злости за бесполезную потерю времени немец поднял автомат и, дав длинную очередь по входной двери, побежал догонять колонну. В двери сразу же зачернели дыры от пуль.
Женщина за кустом вскрикнула и упала, как если бы очередь из автомата была выпущена по ней…
Гул на дороге постепенно затихал, немцы уходили все дальше. Старая Александра выползла из-за сарая, кликнув Кольку и Лидку.
Они слышали выстрел и крик Катерины. Подбежав к кусту смородины, увидели распластанное тело. В одной руке была зажата ветка смородины, вторая рука вытянулась по направлению к простреленной двери, за которой в сенях висела колыбель.
Лидка громко заголосила, Колька грязными кулаками тер глаза. Александра присела возле Катерины и стала ее ощупывать.
– Замолчите! – прикрикнула на детей. – Она не убита… и даже не ранена, слава тебе, Господи! Немец-то в дверь стрелял, а не в нее!
Александра осенила себя крестом и распорядилась:
– Колька, достань холодной воды из колодца, она в обмороке.
Пока Колька доставал воду из колодца, Лидка опасливо коснулась руки сестры и спросила мать:
– Мама, а почему она в обмороке?
– От страха, – ответила Александра и, вздохнув, добавила:
– А больше от горя.
Колька поднес ведро. Лидка набирала ладонями воду и обрызгивала Катерину всю с ног до головы.
Сначала дрогнули веки, один раз, второй, потом Катерина открыла глаза. Увидев, что дочь пришла в себя, Александра обратилась к младшей:
– Ты, Лидка, протирай ее водичкой, вот, возьми мой фартук, кончик намочи и протирай виски, грудь. А ты, Николай, иди за мной!
Александра с младшим сыном подошла к двери. Осмотрели дыры от пуль, которые были на одном уровне с колыбелью.
Прислушались. В сенях было тихо. Осторожно вынув палку и сняв крючок с петли, Александра тихо открыла дверь. Колька испуганно прятался за спиной матери.
Переступив порог, женщина застыла. Хоть колыбель была у стенки, зоркий глаз женщины увидел круглое отверстие от пули. Края ивовых прутьев почернели.
Подняв руки ко рту, женщина простонала:
– Господи, чем этот младенец перед Тобой провинился?!
Обернувшись к младшему, приказала:
– Возьми лопату, иди на огород. Там, возле грядки с луком, есть пустое место. Выкопай могилку, да не очень большую, копай по размеру колыбельки. Так с колыбелькой и схороним, только одеяльцем обмотаем. Пусть колыбель тоже схоронится, чтобы Катьке душу не рвала.
Перекрестилась и про себя добавила:
– Придет, даст Бог, лучшее время, потом перезахороним.
С этими словами Александра повернулась и пошла к Катерине. Та уже сидела. К ней постепенно возвращалось сознание. Как только ее глаза стали осмысленными, она взялась обеими руками за грудь и вскричала:
– Молоко идет, мне же надо Машку кормить! – и стала подниматься с земли.
Александра, бросив младшей дочери:
– Не пускай ее, придержи, – повернулась обратно к дому, чтобы закрыть сени.
Она не успела это сделать. Одновременно с нею у двери оказалась Катерина. Две руки вцепились в крючок. Обе – материнские.
Так и осталось неизвестным, кто бы тогда победил. Потому что в это время подошел Николай и со всей прямотой обратился к матери:
– Мам, могилку я выкопал, но Машку я туда не понесу, хоть она и маленькая, а все равно жутко!
Обе женщины убрали руки от двери и уставились на Кольку. Старая Александра рассерженно, Катька – непонимающе. Потом вдруг до сознания Катерины стал доходить смысл слов, сказанных Колькой… Сначала у Катьки посинел подбородок, потом синева поползла выше к глазам и вискам, и, наконец, глаза закатились.
Если бы не дверь, она бы со всего роста брякнулась на землю. А так, слегка ударившись о косяк, медленно сползла вниз. Старая Александра гневно схватила Кольку за ухо:
– Когда ты поумнеешь, дурья твоя башка?!
И потом громче окликнула младшую дочь:
– Лида, неси воду, Катьке опять плохо!
Но в это время из сеней послышался громкий детский плач! Он был требовательным и не допускающим никаких промедлений. Катерина очнулась. Открыв дверь, кинулась к колыбели. Взяв на руки дочь, вышла во двор. Она прижала ребенка к груди двумя руками, как будто слилась с ним воедино.
– Баюшка ты моя, – прошептала Катерина, – навеки теперь, моя Баюшка! Господь тебя убаюкал и сохранил! Благодарю тебя, Боже!
Лидка подошла с водой и, не зная самого страшного, восприняла все происходящее в порядке вещей. Колька опасливо поглядывал на маленькую Машку и пытался погладить ее по головке…
