Я вышел из ломбарда на улицу.
В кармане звенели полученные только что деньги, а в провинции с успехом шел чисто голливудский осенний дождь. Асфальт блестел, как лысина главбуха, в последний момент обнаружившего ошибку в годовом отчете.
Ноябрь. Год кончается, как сигареты в пачке. Выбросить пустую – и пойти купить новую. Деньги теперь есть. А потом я выкуплю эту штуку, даже если придется заплатить втрое дороже.
Ветер повис на проводах – и воет. Я поежился и поднял воротник кожаного плаща со следами от споротых нацистских нашивок. Подарок американского дедушки на мое давнишнее совершеннолетие. Он у меня воевал во Вторую мировую. Вот только до сих пор не знаю, на чьей стороне. А впрочем, а впрочем… С моим прадедом было не лучше. Он стал участником белого движения, променяв свое дворянское гнездо на осиное.
…Я вздрогнул. Мысли прервал выстрел. Мне показалось – именно из охотничьего ружья. Выстрел раздался из ломбардной лавки. Я бросился внутрь. Продавцом здесь работал человек, как две капли воды похожий на старика Хэма (Хемингуэя – видел его на фотках у знакомых шестидесятников).
«Человек – это стиль», – не то в его, не то в моих мозгах мелькнула свежая мысль. Мозгами и кровью был забрызган весь прилавок, стеллажи и витринные стекла.
В панике, больно стукнувшись плечом о входную дверь, я бросился бежать. Жаль, что вещица теперь останется здесь навсегда, лихорадочно думал я.
ПОБЕДА ДОЛЖНА БЫТЬ НЕВОЗМОЖНОЙ
Больше всего на свете я люблю спать в кинотеатрах.
Мне наплевать, какой там показывают фильм.
Для меня имеют значение только две вещи: первая – чтобы фильм шел не меньше двух часов (иначе я не высыпаюсь), и вторая – чтобы кресла в зале были мягкие и удобные.
Первые пятнадцать-двадцать минут я обычно еще слежу за интригой, а потом медленно уплываю куда-то за экран. Часто в моих снах фигурируют герои идущего фильма. Но не всегда. Мои сны в кинотеатрах сытны и не нуждаются в дополнительных сюжетных подкреплениях.
То есть я оказываюсь как бы в двойной скорлупке: от внешнего мира я ухожу в кинотеатр, а тут еще и от киновымысла ухожу в некие сюрреальные миры снов и галлюцинаций.
Представляете, какие химеры меня подчас здесь посещают?
Летом я сплю обычно в большом и шикарном, рассчитанном на тысячу человек, престижном городском кинотеатре «Лучший Мир». Но когда начинаются осенние холода и в огромном неотапливаемом зале «Лучшего Мира» становится холодно, я перебираюсь в кинотеатры с маленькими зальчиками – типа «Малая Земля», зал киноцентра «Возрождение» или зальчик при киноклубе «Целина».
Один раз я так громко застонал во сне, что служащие даже зажгли свет в зале. Было это в «Малой Земле». Никто из тех двух-трех присутствовавших на просмотре киноманов не сказал, кто кричал. Я тоже. А на фига нам выдавать свои рыбные места?
Дело все в том, что я давно страдаю бессонницей. Но вот парадокс: дома, в мягкой и теплой постельке, меня не может свалить никакое сильнодействующее снотворное. А в кинотеатре – без проблем. Десять рублей за вход, мягкое кресло в левом углу последнего ряда, пятнадцать минут – и я уже по ту сторону Добра и Зла…
…Мой друг, русско-еврейский художник (сам он называет себя евро-русским), через две недели уезжает в Германию.
– Неделю будем пить по-черному, – говорит он. – Пока полностью не сдохнем. А на третий день – верь мне! – мы обязательно, просто категорически воскреснем.
– Надеюсь, не без помощи хорошего пива, – добавляю я.
Его художественный псевдоним Артур Радужный. Может быть, слышали? Между прочим, талантливый художник, с «проблесками генитальности», как опечаталась в статье о его творчестве наша «Вечерка». А настоящая фамилия – Батаев, Семен Батаев. Скажем честно, в настоящей фамилии Семена мало чего как от арийского духа, так и от иврита, я уж не говорю об идише. «В России четыре самых распространенных русских фамилии, – любит говорить мой номенклатурный папочка. – Иванов, Петров, Сидоров и Рабинович: большая русская правда – это маленькая еврейская кривда. Только об этом, сынок, – ни-ни».
На улице зябко и холодно.
То снег, то дождь. Кругом желтые листья. Валюта осени, на которую не купишь ни одного теплого денька.
С неба на черную горбушку земли сыплются похожие на соль острые крупинки снега. Суровая нынче пища у матери-природы.
Часам к шести вечера мы обычно собираемся в тусовской кафушке «Тяжелая Лира». Едим пельмени в грибном бульоне и запиваем их светлым крепким пивом «Балтика» номер девять. Мы – мой коллега, газетный репортер Мотя Строчковский. Напротив Моти, уставившись в потолок невидящим взором, закинув ногу на ногу, сидит полубезумный художник Макс Медведев по кличке Пигмалион. Слева от него Сэм, то есть Семен, а рядом с ним я, которого все зовут Глебом Борисовичем. Мне в этом году исполнилось тридцать, то есть пошел четвертый десяток. «Пора тебе обзаводиться именем и отечеством», – сказал мне Нестор Иванович Вскипин, редактор газеты «Вечерний Волопуйск», в которой я работаю.
– Что ты, русско-еврейский художник, будешь делать в Германии? Ты же, блин, ни хрена не умеешь, – пытается завести М. Строчковский элегически настроенного сегодня Семена.
– Не еврейский, а евро-русский, – подняв маленький и толстый указательный пальчик, поправляет его Семен. – Как что? То же, что и здесь. Валять дурака, – и, допив одним глотком третью кружку, продолжает: – Только тут я валял русского дурака, а там буду немецкого.
– Фрицы, Сэм, – народ хоть и воспитанный, но умный. Они тебя будут терпеть ровно месяц, а потом выбросят обратно. А два раза в одну родину не войдешь, – продолжает гнуть свое М. Строчковский.
– Два не войдешь, а три можно, – вяло бросает Семен и внимательно смотрит на входную дверь, в которую уверенной походкой входит наш общий знакомый, известный в городе Волопуйске предприниматель Егор Банин. На нем длиннополое стильное пальто, расстегнутое нараспашку, длинный белый шарф а-ля Остап Бендер, дорогой, по современной моде, пиджак. Здороваясь с нами за руку и присаживаясь на свободный стул, он не перестает разговаривать по сотовому.
