— Тебе здесь нравится? — спросил он наконец.
Она взяла тарелку и положила себе гору салата.
— Да, спасибо, — сказала она, не взглянув на него.
— Не стоит благодарности, — ответил он.
— Я и не благодарю. Это просто вежливое выражение. — Она плюхнула себе на тарелку печеных бобов, обрызгав новую рубашку. — О, черт, — выругалась она.
— Позволь мне. — Прежде чем она успела увернуться, он вынул платок и принялся вытирать капли соуса под красной бахромой, как раз над грудью. Ее соски тут же затвердели и встали дыбом под мягкой тканью. По искоркам в его глазах и по едва заметной улыбке она поняла, что он догадался и доволен. Будь он проклят. Она уже готова была взорваться, но Джош провел пальцем по бахроме ее рубашки. — Красивая рубашка, — сказал он. — Недостает только ботинок и шляпы.
— Все, чего мне недостает, так это стакана воды. Чтобы плеснуть тебе в лицо. — Подошел бы также замшевый жакет, чтобы скрыть возбуждение, но, похоже, придется обойтись без воды и без жакета — он совсем не так истолковал ее вспыхнувшие щеки.
— Ты сердишься. Я тебя понимаю. Вчера я вел себя непростительно, разговаривая с тобой таким тоном. После всего, что ты сделала для меня.
— Забудь, что я сделала для тебя, — сказала она с жаром. — Мне не нужна твоя благодарность.
— А что тебе нужно, Бриджет? — мягко спросил он.
Твое сердце — вот что мне нужно; но ты мне его не отдашь. Этих слов ей произносить было нельзя, и они застряли у нее в горле.
— Ничего, — ответила она. — У меня есть все, что мне нужно. Благодаря тому, что ты согласился быть Диким Мустангом. Это я должна быть тебе благодарна. Не говоря уже том, что ты согласился приютить на ночь съемочную группу. Я ценю это.
Он пожал плечами.
— А где еще они могли бы переночевать? Кроме того, Макс ждет не дождется их приезда. Он тоже хочет снимать. С того дня, как ты дала ему камеру, он только и твердит об этом: делать кино, сниматься в кино. Того и гляди, подастся в кинематографисты.
— Я думала, ты хочешь, чтобы он объезжал диких мустангов, как ты.
— Невозможно думать о лошадях меньше, чем он. Я уже махнул рукой.
— Значит, ты был бы не против, если бы он превратил конюшню в звукозаписывающую студию?
— Только если б это не повредило моим лошадям.
Высокий мужчина в широкополой шляпе подошел к Джошу сзади и хлопнул по спине.
— Джентри, — воскликнул он, — будь я проклят, если это не наш староста! Господи, как я рад снова тебя видеть. Печально было услышать о Молли.
Бриджет замерла в ожидании ответа.
— Спасибо, — сказал Джош. — Как ты поживал все это время, Дэйв?
Она выдохнула — вот, значит, как. Значит, это все игры в мужественно сдерживаемую печаль по умершей жене. Оказывается, не все так мрачно.
— Хорошо. Слушай-ка, а твой сын собирается стать футболистом, как ты?
Джош покачал головой.
— Его футбол не интересует, как и лошади. Главное — велосипед. Хочет, чтобы я теперь купил ему мотоцикл. А ему всего пять лет.
— Дай ему срок. Он еще придет к этому, — заверил Дэйв, подцепляя кусок зажаренного цыпленка. — Как насчет небольшого поединка после ленча? Ты за?
— Не знаю. Я уже целую вечность не играл.
Бриджет заметила, что Тэлли машет ей, подзывая к столу. Несколько минут спустя Джош нашел себе место между нею и мужем Тэлли, Джедом. Бриджет бросила на него свой самый презрительный взгляд.
По тому, как удобно он устроился на скамейке рядом с ней, было ясно, что он совсем забыл о ее неприязни и что ему просто хочется поболтать с приятелями и одноклассниками, показать всем, что он вовсе не стал отшельником или затворником.
— Никогда не забуду той ночи на берегу после выпускного бала, — сказал Джед. — Ты засунул меня к себе в машину, когда я был в стельку пьян, и, возможно, спас мне жизнь, Джош. А я так и не отблагодарил тебя за это.
— В этом нет нужды, — заверил его Джош. — Ты сделал бы то же самое для меня.
— Думаю, никто из нас не забудет ту ночь, — с нежностью в голосе сказала Тэлли. — Было загадано столько желаний. — Тэлли вдруг повернулась к Бриджет, словно вспомнив, что ее с ними не было: — А что бы ты загадала, Бриджет? Если бы была с нами.
— Я? Я… не знаю, — ответила она, чувствуя бедро Джоша, плотно прижатое к ней, и как он коснулся ее рукой, ставя на стол кружку пива. — Наверное, любви, счастья и еще добиться чего-нибудь. Пока ничего не исполнилось, — печально призналась она.
— Но ты уже близко, не так ли? — сказала Тэлли. — Раз Джош согласился у тебя сниматься, ты сделаешь из него знаменитость.
Он покачал головой.
— Не надо мне известности, — серьезно сказал он. — Все, чего я когда-либо хотел…
— Знаю, — вставила Тэлли. — Я отлично помню: вести тот же образ жизни, что и твои родители; иметь то же, что и они. Похоже, у тебя все получилось. Помню, как я завидовала тебе той ночью. Мне было до тебя далеко. Очень я себя жалела.
— Что-то я не помню, дорогая, — сказал ее муж, — чтобы ты себя сильно жалела. Ты так расписала наперед всю свою карьеру: как ты будешь много работать, как купишь собственную лошадь, потом ранчо…
— Это были только слова. Маска, которую я надела, чтобы никому не пришло в голову жалеть меня. Никогда я не верила, что у меня будет все это, просто вида не подавала. Никто не хочет жалости.
Бриджет взглянула на Джоша, а он на нее, и их взгляды встретились. Может, он все-таки понял, как сильно ранил ее своими словами, как тяжело, когда тебя жалеют?
Чтобы прервать этот грустный разговор, Тэлли отправилась готовить на всех кофе. Вспоминали счастливые времена. Бриджет слушала и не узнавала в Джоше того разъяренного мужчину, которого она когда-то увидела в ванной комнате. После ленча затеяли футбол на лужайке рядом с домом. Кто-то позвал Джоша, но он остался за столом. Осталась и Бриджет, хотя знала, что ей надо встать и смешаться с гостями. Но сквозь листву проглядывало такое ласковое солнце; на столе перед ней стояла чашка кофе; и, согретая дружеской атмосферой, она не хотела двигаться.
Между тем за столом остались только она и Джош. Бриджет нервно сжала ладонями край стола и стала оглядываться.
— Не уходи, — попросил он, взяв ее руки в свои мозолистые ладони. — Я хочу поговорить с тобой.
— Я думала, ты уже все сказал тогда, — ответила она, искоса глядя на эти руки, которые могли обуздать лошадь, успокоить больного ребенка и довести женщину до безумия.
— Я тогда сказал слишком много. Я сам не понимал, что говорю. Ты вовсе не одинока. Ты не можешь быть одинока. Людей влечет к тебе, как…
— Как мух, хочешь ты сказать? — прервала она его.
