— Ты что, шутишь? — вмешалась я. — Джуди никогда не помогает мыть посуду.
(Я не могла сдержаться. Для меня это всегда был нож острый.)
Его рука соскользнула с ее плеча.
— Никогда не помогает? Почему? — Пучеглазый вопросительно посмотрел на Джуди и обратился ко мне. — У нее ведь есть руки, верно? И до раковины она достает.
Джуди, стараясь бесшумно двигаться в своих мягких меховых тапочках, попыталась бочком-бочком пробраться к двери.
Я пожала плечами:
— Ну, наверное, потому, что она намного младше меня.
Джеральд посмотрел на меня с изумлением.
— Никогда не слыхивал подобной глупости, — заявил он. — Если руководствоваться такой логикой, то младший ребенок в любой шотландской семье достигнет зрелого возраста, не имея понятия о том, как управляться со щеткой и жидкостью для мытья посуды.
И это чистая правда. Я сама не раз об этом говорила. Просто всякий раз Джуди удавалось в тот момент состроить трогательную гримаску сиротки, так что маму моментально обуревало чувство вины, и она лепетала что-то вроде: «Ну хорошо. Может быть, завтра. А сегодня я сама за нее вымою, ведь у нее еще плохо получается».
Но Пучеглазого жалостливая сиротская гримаска явно оставила равнодушным. Однако теперь, когда он столь решительно выступил в роли, которую я сама играла обычно с таким энтузиазмом, мне почему-то вздумалось встать на сторону мамы.
— Пусть уж лучше Джуди вымоет посуду после завтрака, с утра она будет не такой уставшей, — предложила я.
Джуди замедлила свои крадущиеся шажки и замерла на полпути к двери.
— Уж не такая она сейчас и уставшая, — не отступал Джеральд. — Она, например, устала меньше меня, ведь я готовил ужин. И меньше тебя, ведь ты чистила картошку. Да и в автобусе она проспала всю обратную дорогу.
Он повернулся к Джуди. Пока он говорил, она все же дошаркала до двери, но у нее не хватило духу просто так за ней скрыться. Думаю, она догадалась, что, в отличие от мамы, он-то все равно придет за ней и заставит вернуться.
— Хочешь, я подставлю тебе стул и ты на него встанешь? — предложил он вежливо. — Или так достанешь?
Но я никак не могла успокоиться, не знаю почему. Может, из-за негодования, которое было написано на лице Джуди.
— А нельзя отложить мытье посуды до утра? — спросила я. (Еще одна мамина линия обороны.)
— Нет, — отрезал Джеральд. — Нельзя. Только неряхи и пьяницы оставляют грязную посуду на ночь.
(Про себя я решила сообщить об этом маме.)
— В конце концов, — добавил он. — Ты ведь просто стараешься выгородить свою сестренку. Но получается это у тебя так же плохо, как у твоей мамы. А Джуди, знаешь ли, вовсе не нуждается в твоей помощи. Все обращаются с ней как с малым ребенком, а на самом деле она вполне умеет работать.
Ну, теперь Пучеглазый просто слово в слово повторял мои доводы. Я это тысячу раз твердила! Я раскрыла рот от удивления, а Джеральд меж тем повернулся к Джуди.
— Ведь ты не малое дитя, верно?
Джуди прищурилась, прикидывая, как я догадывалась, что возымеет большее действие — душераздирающий жалобный плач или истерика, которая камня на камне не оставит.
Но я ошиблась. Суть заключалась в том, что по ведомым лишь самой Джуди причинам она души не чаяла в Пучеглазом старикане и в ее головке просто не укладывалось, что он может быть неправ. Раз он утверждает, что она способна мыть посуду, значит, так оно и есть.
— Верно, — согласилась она. — И стул мне не нужен. Я так достану.
— Умница! — похвалил Джеральд. — Я в тебе не сомневался.
Я просто обомлела, честное слово! Пучеглазый объяснил Джуди, как приступить к делу: сначала стаканы, потом ножи и вилки, потом тарелки и, наконец, жирные сковородки. Она со всем справилась, только чуть-чуть повозилась, расставляя посуду по местам, но Джеральд был невозмутим, и в конце концов она всё перемыла и даже ничего не разбила. Сияя от гордости, она повесила фартук на гвоздик.
Когда Джуди закончила, он принял у нее работу. (Ей-ей, я не шучу, он в самом деле подошел, взял пару вилок и рассмотрел внимательно их зубцы, а потом посмотрел на свет пару стаканов.)
— Отличная работа! — похвалил он. — Отныне ты можешь через день мыть посуду по вечерам. Договорились?
— Договорились, — кивнула Джуди, расплываясь в счастливой улыбке.
Я чуть в обморок не грохнулась! А я-то потратила целых пять лет, пытаясь сдвинуть дело с мертвой точки.
— Так, значит, тому и быть, — сказал Пучеглазый, — решено. А теперь в награду я поднимусь к тебе и прочту сказку на ночь.
Может, сперва он и прочитал ей сказку, не знаю. Я поднялась наверх лишь десять минут спустя. Но, проходя мимо, по дороге в ванную я услышала, что читает он ей никакую не сказку. Уже на последних ступенях лестницы я услыхала успокаивающий рокот его голоса:
«Те, кто платят повышенные налоги, как и те, кто вообще освобождены от налогов, должны заботиться о максимальной выгоде своих вкладов. И для тех и для других не облагаемые налогом инвестиции, такие как „Личный справедливый план", схемы „Сохрани заработанное" или кассы взаимопомощи, обладают равной степенью привлекательности. Само собой разумеется, Управление налоговых сборов устанавливает строгие лимиты подобных инвестиций…»
Я заглянула в щелку. Джеральд откинулся на ее подушку и вытянул ноги поверх покрывала. Ботинки его лежали на коврике, а Джуди уютно свернулась калачиком у него под боком и, затаив дыхание, слушала, как он читал ей статью из руководства «Как правильно управлять своими деньгами», изданного Строительным обществом Росса и Киллерна — его прислали бесплатно в придачу к большой пластиковой копилке в форме желудя.
Через десять минут Пучеглазый спустился вниз, торжественно выключая по пути лишние лампочки:
— …семь, восемь, девять! Вот! Теперь-то счетчик станет крутиться помедленнее!
Я поплелась за ним в гостиную. Что мне еще оставалось? Во всем остальном доме воцарилась кромешная темнота. Не заметив, что я иду за ним по пятам, Джеральд подошел и включил телевизор — как раз вовремя: на экране вспыхнула заставка программы «Шотландская копилка».
Я пристроилась рядышком на диване. (После того как Пучеглазый проявил себя таким душкой — приготовил нам ужин и на десять лет вперед вдвое сократил мою повинность по мытью посуды — было бы вопиющей грубостью сесть в дальнее кресло).
— Неужели тебе никогда не надоедает вся эта белиберда? — спросила я его.
— Белиберда? Какая белиберда?
