умирающего солдата сказать фразу: «Господи, я по доброй воле отдаю Тебе жизнь во имя родины» (84). Но солдат оставляет за собой последнее слово. Рассказ заканчивается его заявлением: «Я был мобилизован вопреки желанию. А теперь вот заслужил Médaille Militaire. Ее добыл для меня мой капитан. Это он сделал меня храбрым. Помню револьвер в его руке» (86). В самом деле, каждый рассказ в книге заканчивается неожиданным поворотом, подчеркивающим всю бессмысленность войны, эгоизм людей, наделенных властью, и беспомощность тех, чьи жизни разрушены безвозвратно.
Ла Мотт была социалисткой и открытой анархисткой, поэтому в ее рассказах именно простые люди – превращенные в простых солдат безо всякого желания – страдают и умирают ради целей, в которых совершенно не заинтересованы. Их насильно загоняют в траншеи и насильно оставляют там. Они не выказывают никакого стремления воевать или готовности к смерти, но не в силах противостоять неодолимости войны. Это истинно как в отношении французских солдат, заполняющих палаты полевого госпиталя, так и в отношении солдат немецких, их противников. Примечательно, что рассказ «Герои» заканчивается вопросом, заданным французским солдатом своему товарищу: «А знаешь, mon ami, что в немецкой батарее, которую мы захватили на днях, были пулеметчики, прикованные цепями к своим орудиям?»
С жесткой иронией Ла Мотт выставляет напоказ отсутствие равенства во французской армии. В рассказе «Женщины и жены» она замечает: «Да, во Франции ведь демократия. Это война всей нации, и на ней воюют все мужчины нации, мужчины всех сословий. Просто некоторые воюют в местах получше. Окопы в основном предназначены для мужчин из рабочего класса, что логично, ведь их больше всех». Девиз французской нации – «Свобода, равенство, братство» (74). Однако именно эти ценности, по ее наблюдению, подозрительно не заметны во французской армии. Ла Мотт описывает, как люди с хорошими связями используют их для получения безопасных должностей, как, например, один из санитаров госпиталя, Фуке, которого мы встречаем в рассказе «Дыра в заборе». В нем шесть футов роста, это двадцатипятилетний здоровый детина. И все же для него «не было опасности, не было окопов на передовой», притом что раненые и больные солдаты, за которыми он с ленцой, с «намеренной неповоротливостью» ухаживает, – это «старики сорока – сорока пяти лет», которые выглядят «намного старше». Они ужасно злились на Фуке и называли его «тыловой крысой».
Весь груз войны ложится непропорциональной тяжестью на плечи подневольных людей из рабочего класса. Именно они получают увечья, находясь в окопах. Они заболевают, сидя там под холодным зимним дождем. Это их привозят в госпиталь в кузовах санитарных машин.
Рассказывая о простых людях, жизни которых уничтожены войной, Ла Мотт раскрывает эту катастрофу на человеческом уровне. Пусть солдаты с передовой, герои всех ее рассказов, грязно ругаются и сами покрыты грязью, но все они – жертвы. В рассказе La Patrie Reconnaissante парижский таксист умирает долгой мучительной смертью от немецкого осколка, попавшего ему в живот. В «Одном» тридцатидевятилетний садовник, вдовец, отец единственного ребенка, умирает от осколка, застрявшего в пробитом черепе, а его «развороченное» бедро заражено газовой гангреной. А в «Промежутке» полупарализованный солдат, умирающий от менингита, всхлипывая, жалуется, что не хочет умирать. Как показывает Ла Мотт, война зиждется на ужасных страданиях этих и других совершенно «обычных» мужчин.
Что еще неприятнее, война, согласно Ла Мотт, строится на ужасных страданиях и невоюющих людей, в том числе детей. В «Бельгийском гражданском» в полевой госпиталь привозят десятилетнего мальчика, смертельно раненного немецкой пулей, и там его воспринимают как обузу. Французский врач проводит бессмысленную операцию. После чего раненые французские солдаты с возмущением слушают его стоны до глубокой ночи, пока он не умер. Ла Мотт саркастично комментирует: «На войне гражданские – дешевый материал, а ребенок, к тому же бельгиец, – дешевле некуда» (52). Но ее истинная мысль кристально ясна: отнята невинная жизнь, но, помимо сентиментальной медсестры и огорченной директрисы, никому на войне нет дела до жизни ребенка.
Схожим образом в рассказе «Происшествие» в аварии на парижской улице при столкновении его перегруженного фургона с запряженной лошадью коляской тяжело пострадал мальчик-подросток. Вокруг быстро собирается толпа, а высокопоставленный военный чин в коляске, направлявшийся в Военное министерство, откидывается назад и подкручивает усы, нисколько не тронутый рыданиями и стонами юноши. И хотя это происходит вдали от фронта, мысль Ла Мотт ясна: те, кто затеял войну, пугающе равнодушны к страданиям.
В «Хирургическом триумфе» Ла Мотт рассуждает о потерях среди гражданских с иной точки зрения. В центре рассказа – парижский парикмахер, который неплохо устроил свою жизнь, его жена и сын, совсем юноша. Мальчик обучается искусству мытья, завивки и укладки волос, его ждет «радужное будущее». Но вот крепкого парнишку мобилизовали, «заставив сражаться за славную родину», и он был тяжело ранен. После нескольких месяцев в госпитале и множества операций его провозглашают «хирургическим триумфом» и отправляют наконец домой. И там наш парикмахер с ужасом видит, что «хирургический триумф» – это слепой калека, жалкий обрубок без ног, без рук.
Годы спустя американский писатель Далтон Трамбо напишет потрясающий роман «У Джонни есть оружие» от лица изувеченного солдата Первой мировой войны с ампутированными ногами и руками, к тому же слепоглухонемого. «Если моя книга на что-то и годится – то именно как антивоенное заявление», – говорил он[144]. Но Ла Мотт была первым автором времен Первой мировой войны, которая попыталась представить страдания полного инвалида, и описанная ею душераздирающая сцена встречи отца и несчастного сына является сильнейшим обличением войны.
В «Хирургическом триумфе» и не только в нем Ла Мотт подчеркнуто / наглядно напоминает читателю, что жертвами войны становятся не только мужчины, сражающиеся и погибающие на поле боя, но и их близкие. Самый короткий рассказ книги, «У телефона», о лежащем на столе в операционной человеке с «холодным, как лед, и пепельно-серым» телом, с вероятностью выжить один к десяти тысячам. Ему делают спинальную анестезию, и тщеславный хирург борется за его жизнь, а раненый вспоминает свой дом и свою жену. Ла Мотт пишет: «Он говорил о ней не переставая и с чувством» (106). И нам совершенно ясно, что она имеет в виду: война не только убивает мужчин, но разрушает браки, порождая миллионы военных вдов.
Ломает война браки и в других отношениях, как показывает Ла Мотт в «Женщинах и женах». Французские военные законы не допускают жен в зону военных действий, объясняет она, потому что они приносят с собой тревоги о доме и вообще «подрывают моральный дух армии». Однако они разрешают присутствие иных женщин, что «подбадривает и укрепляет
