неделе Тёо-Тёо привела Судзуки в тихий переулок, отходящий от главной портовой улицы с ее суетой, и показала крошечное помещение, которое она задумала приспособить под свой ресторан.
— Знаю, оно слишком неприметное и в стороне от главной улицы, но из-за этого гораздо дешевле, как раз по карману для начала. И мы всегда можем разместить на главной улице яркое объявление, зазывающее людей сюда, — объяснила Тёо-Тёо. — Поначалу наше заведение должно быть маленьким и дешевым, но, если все получится, мы всегда можем переехать в более просторное помещение на главной улице. А пока мы первым делом должны определиться с меню и опробовать все рецепты, чтобы довести их почти до совершенства! Голодные американские парни простят нам несколько ошибок, но всему есть пределы! — со смехом добавила Тёо-Тёо. — Мы начнем готовить уже сегодня, Судзуки-сан, как только вернемся домой.
Время было идеальным, потому что миссионерская школа закрылась на короткие каникулы и Тёо-Тёо могла практиковаться дома в готовке вместе с Судзуки, которая тоже взяла на несколько дней отгул у швеи, чтобы помочь.
Целый день они прочесывали рынки в поисках продуктов, указанных в кулинарной книге миссис Синклер. К счастью, рядом с портом недавно открылась лавка американских товаров, и в конце концов они нашли там почти все что нужно.
Следующие несколько дней, когда они экспериментировали с рецептами, одним за другим, стали самыми счастливыми для них за долгое время. Наиболее сложным блюдом оказался классический американский яблочный пай: у них ушло несколько попыток и целый день, чтобы он хотя бы походил на себя!
— Нужно, чтобы какой-нибудь американец попробовал нашу стряпню и сказал свое мнение. А кто лучше подойдет для этого, чем Шарплесс-сан? — провозгласила Тёо-Тёо, отступая на шаг и с гордостью разглядывая заставленный блюдами стол. — Завтра схожу в консульство и приглашу его на ужин из, надеюсь, настоящей американской еды!
Шарплесс ездил в Токио, чтобы выпросить разрешение открыть там американское консульство, и вернулся с пустыми руками. Японское правительство было полно решимости держать иностранцев с их влиянием в Нагасаки, подальше от столицы.
Для американского дипломата это было тяжелым ударом, поэтому он приятно удивился, увидев поутру, что в кабинете его ждет Тёо-Тёо, и у него слегка поднялось настроение.
— Шарплесс-сан, я решила открыть здесь, в Нагасаки, американский ресторан, — гордо объявила Тёо-Тёо, не став ходить вокруг да около. — Последние несколько дней мы с Судзуки тренировались готовить все блюда из кулинарной книги, которую я одолжила у миссис Синклер. Мы хотели бы пригласить вас сегодня на ужин, чтобы вы попробовали нашу американскую стряпню и честно высказали свое мнение. Вы окажете нам эту честь?
Шарплесса так удивило это неожиданное заявление, что с минуту он не знал, что и ответить.
— Американский ресторан? — переспросил он. — Бабочка, я даже не знал, что вы умеете готовить американскую еду, да и вообще, что она вам нравится!
— Поначалу мне и правда не нравилось, слишком много мяса, но пришлось научиться готовить стейки для Пинкертона, потому что он не любил японскую еду, — сказала Тёо-Тёо. — За последнюю неделю мы с Судзуки-сан опробовали почти каждый рецепт из кулинарной книги миссис Синклер. Теперь нам нужен американец, чтобы узнать, подойдут ли наши блюда для ресторана.
— Ну конечно, я только рад помочь! С большим удовольствием попробую старую добрую американскую еду, приготовленную двумя предприимчивыми юными леди, которые скоро станут владелицами первого в Нагасаки американского ресторана! — ответил Шарплесс. — Надеюсь, теперь наши парни будут лучше питаться во время своего пребывания здесь.
Он дал им несколько советов относительно того, как готовить американские блюда, и, прежде чем подняться, чтобы уйти, Тёо-Тёо тихо спросила:
— Кстати, Шарплесс-сан, у вас нет никаких новостей о Пинкертоне и Дзинсэе?
Порывшись в кармане, Шарплесс достал письмо. Разочарованный неудачной поездкой в Токио, он совсем о нем забыл.
— Ах да, моя сестра Нэнси пишет, что мальчик совсем недавно пошел в школу, и обещает вскоре прислать мне его фотографию. Кажется, теперь его зовут по-американски — Кеном, и он неплохо освоился.
— Фотографию Дзинсэя, или Кена? — выдохнула Тёо-Тёо, и на глазах ее блеснули слезы. — Пожалуйста, Шарплесс-сан, покажите мне ее, когда получите. Ведь у меня нет других изображений сына!
— Хорошо, — пообещал Шарплесс. — Я буду время от времени просить Нэнси присылать фотографии и показывать вам. Это меньшее, что я могу для вас сделать, Тёо-Тёо-сан. Я понимаю, что мальчик всегда в ваших мыслях, и это естественно, ведь вы его мать.
— Благодарю вас, Шарплесс-сан, благодарю, — прошептала Тёо-Тёо прерывающимся от избытка чувств голосом. — Да, Дзинсэй всегда в моих мыслях и моем сердце. Я с таким трудом выучила английский, чтобы однажды мы с ним могли поговорить, а теперь я готовлю американскую еду, чтобы однажды смогла его накормить. Все, что я делаю, я делаю ради сына!
Шарплесс вздохнул: он не мог представить, чтобы мальчик когда-нибудь вернулся в Нагасаки, но промолчал. Пусть у бедняжки останутся ее иллюзии и мечты, ведь это единственное, ради чего она живет.
Он очень привязался к Бабочке, его трогал, хоть и печалил, ее светлый оптимизм, с которым она вопреки всему ждала воссоединения с сыном и даже с Пинкертоном. Шарплесс дал себе мысленный зарок напомнить Нэнси периодически посылать ему фотографии Кена, хотя его интерес к мальчику и мог показаться ей подозрительным.
Нэнси уже отчитывала его за то, что он так долго остается в Нагасаки, и упрашивала поскорее вернуться в Америку, в лоно семьи.
— Ты же не можешь всерьез задумываться о том, чтобы навсегда остаться в этом богом забытом месте, — донимала его Нэнси каждый раз, когда выдавалась возможность.
С ним случилось нечто чрезвычайно странное, но все происходило постепенно, и поэтому он не сразу это заметил. Первые два года в Нагасаки Шарплесс не мог дождаться, когда же его срок подойдет к концу и он вернется к домашнему уюту в Америку.
Поначалу ему вообще ничего здесь не нравилось, включая местных жителей и их кухню, и он никак не мог взять в толк, почему японцы говорят не то, что думают, и думают не то, что говорят. Это в равной степени путало и раздражало. Вдобавок ему, чтобы угодить хозяевам, приходилось на официальных приемах давиться склизкой и липкой японской едой, которую он ненавидел.
Шарплесс и сам точно не знал, в какой момент так влился в японскую жизнь, что, когда его спросили, хочет он остаться на следующий срок или вернуться домой, он без колебаний выбрал первое. Не знал он и в какой момент начал добровольно есть японскую еду, в какой момент она стала казаться ему
