на черном.
– Деревья, как трава, – сказал сзади Морган.
– Это не деревья, – отозвался Рыжий. – Смотри!
На огромной высоте над нами толстые чешуйчатые стволы раскрывались как бы гигантскими зонтиками.
– Это что, пальмы? – я озадаченно вертел головой и силился понять, откуда идет свет, потому что эти гигантские зонтики совершенно заслоняли небо.
– Офигеть, – сказал Морган тихо. – Это папоротники!
– Пошли, – отрывисто бросил оборотень. – Не тормозить.
Нет, мне все это совсем не нравилось. Зачем мы идем сюда? Тут мне кое-что пришло в голову.
– Рыжий, а покажи мне карту? – попросил я. Тот не остановился, только через плечо посветил на меня по-звериному желтыми глазами.
– Это не понадобится, – ответил он, отворачиваясь. – Тут уж сложно заблудиться.
– Покажи, – сказал я, стараясь догнать его.
– Карта у меня, – проговорил Морган сзади, и я повернулся к нему, услышав, как она зашуршала в его руках. – Но я не уверен, что тут можно будет на ней что-то разглядеть.
– Это не понадобится, – повторил Рыжий.
Крошечная точка белого света вспыхнула на земле, в зарослях справа от нас – как будто зажегся точечный фонарик. И тут же такой же – немного впереди слева. И вдруг, как будто открылись бесчисленные глаза, вокруг нас возникло множество белых сияющих пятнышек, побольше и поменьше, низко и высоко. Вдруг стало почти светло, и я увидел гигантские пальмы папоротников, неподвижные, глухо сомкнувшиеся над нами, цепочку наших следов на сырой неровной почве без единой травинки, ковер из крошечных слепящих белых пятнышек – каждое в окружении розетки из упругих спиралевидно закрученных молодых стеблей, – редкие тонкие хвощи в человеческий рост, Моргана, Рыжего.
– Если хотите, собирайте, – отрывисто бросил оборотень через плечо. – Хотя не думаю, что от них будет богато толку. Не отставайте, главное.
В такого рода вещах Баламут разбирается гораздо лучше нас. Я и сам тут же понял, о чем он говорит: светящиеся пятнышки не были цветами – только бутонами. Морган наклонился, на ходу сорвал из-под ног маленький бутончик и аккуратно спрятал его в объемистый карман на рукаве.
Баламут перешел на бег.
Зачем мы здесь? Мне не хочется не только прикасаться к белым яростно сияющим бутончикам, но даже смотреть на них. Мне хочется оказаться как можно дальше от этого места. Я предпочел бы оставаться в неведении относительно того, что это такое, закрыть книжку, повернуться на другой бок, уснуть... К сожалению, всего этого сделать нельзя: мы бежим по рыхлой топкой почве, стараясь не наступать на папоротниковые розетки, огибая хвощи, перепрыгивая объемистые стволы, то и дело пересекающие путь. Я понимаю, что Морган видит мое необъяснимое замешательство и тревожится. И еще я чувствую, что очень скоро тревожиться будет уже поздно. Рыжего сейчас уже не остановить. На меня часто накатывало такое вот беспокойство, когда наши с ним экспедиции близились к концу, но ни разу еще это чувство не было таким сильным. Если бы нас не послал сюда Голдхейр… Что же делать?
Рыжий остановился так резко, что я снова чуть не налетел на него. Оборотень этого явно не заметил.
– Ты мой хороший, – умильно прошептал он. Чудеса этой категории были единственным, что по-настоящему притягивало его в этой Стране. Но на этот раз его можно было понять. Я тоже увидел…
Рыжий порывисто вздохнул и зачем-то вдруг помахал рукой перед своим лицом. Я понял, что он не верит глазам.
– Потрясающе, – тихо сказал Морган. Обычно он довольно равнодушен к таким вещам, но тут, видно, и его проняло.
Цветок рос на небольшом пригорке, почти кочке. Я не знаю, как Рыжий его нашел среди тысяч одинаковых белых бутонов. Цветок выглядывал из обычной розетки папоротниковых листьев и как ни в чем не бывало освещал их тихим уверенным светом. Он светился совсем не так ярко, как бутоны. Он был чем-то очень похож на открывшееся око, внимательно глядящее на нас. Бело-серебряный, как подснежник, и маленький, не больше рублевой монетки. Выглядел он таким гладким и ровным, как будто был искусственным.
Цветок был прекрасен. И еще – он был одной из самых жутких вещей, которые мне доводилось видеть в жизни.
– Рыжий, это нельзя трогать, – вырвалось у меня.
Баламут скосился на меня, светлые глаза сияли в темноте.
– А по-моему, это нельзя оставлять здесь, – сказал он.
Он шагнул вперед, нагнулся и без колебаний быстро сорвал цветок у самого соцветия.
В ту же секунду гигантские папоротники вокруг нас от корней до высоких крон вздрогнули от мощного ужасающего рыка.
2.
Что это?
Я понял, почему бутоны в первую секунду напомнили мне глаза, почему цветок был так похож на глаз. Он и был глазом. Тысячи открывшихся глаз, прекрасных и жутких, смотрели на нас со всех сторон, и кроме них, мы ничего больше не видели:
