какому праву спишь? А-атчего советский праздник не встречаешь?! Не ндравится?.. Ах, ты…
Не повезло Сене на соседей: один и оказался на все село дезертир, и тот — под боком. А с другой стороны… С другой стороны Игорь Николаевич Горюев. Или просто профжених. Человек тоже довольно-таки никчемный… Но поглядеть… Поглядеть есть на что: рост высокий, нос орлиный, шевелюра густая, лицо в целом крупное, облагороженное с двух сторон большими четырехугольными бакенбардами. Игорь Николаевич много учился. Это подтверждают и два ромбовидных значка на лацканах. Сначала его тут сильно за значки-то уважали. А потом все как-то переменилось. То ли он сам в конце концов дурачком где-то выскочил, то ли цена на высшее образование сразу и резко упала…
Вошел же он в яшкинскую историю тремя замечательными фактами. В бытность свою школьным военруком (а был Игорь Николаевич и бригадиром, и директором школы, и управляющим) он любил щегольнуть специфическим словечком — где надо. И где не надо. Деревенские ребятишки, святая простота, встречая его и летом, лихо забрасывали ладошки к непокрытым головенкам. На что Игорь Николаевич неоднократно и с удовольствием будто бы выкрикивал:
— Пустой голове честь не отдавать!
Но, несмотря на это самокритичное, и в общем-то объективное признание, избирали профжениха с охотой. В президиумы. В рабочком. От имени последнего он и присутствовал однажды на собственной свадьбе.
Дело это было так… Гуляет свадьба, жених с невестой, то есть Игорь Николаевич со своей в будущем неудавшейся супругой, пробираются меж гостей к свежему воздуху. Попадается им, на беду, по пути Савелий Огольцов. Савелий Огольцов уже изрядно принявши, и ему трудно теперь разобрать, кто есть кто на этой самой свадьбе…
Он загораживает дорогу Игорю Николаевичу и спрашивает в лоб. Прямо:
— Ну, вот она невеста — это я знаю… А ты? Ты почему к ней прицепился… Ты — кто?
— Я? — удивился Игорь Николаевич. — Я?! — испугался он тут же и задумался. — Я по профсоюзной линии…
Так он стал профженихом. Все ничего было, пока не угораздило его вмешаться в дела природы. Как раз в районе Покровского оврага это случилось. Точнее — в районе моста через реку Чертунья (ну и названия здесь, однако…).
Близился ледоход. Речку уже вспучило местами. А по рассказам жителей, Чертунья, едва заметная летом, в паводок поднимается на пять-десять метров, срывая по своему течению мосты и плотины и заливая чуть ли не весь район ледяным крошевом…
Игорь Николаевич решил упредить стихию. Накануне он призвал на совет своего товарища из ГАИ Шапку. Шапка — товарищ серьезный, безответственных решений он обычно не принимает. Он подумал, оглаживая помятую шинель красными на морозе ладонями, и промолвил:
— Игорь Николаевич? Не сомневайсь… Завтра к утру будут у тебя саперы…
Но к утру саперы не приехали. К обеду тоже. А к вечеру лед так затрещал, что Игорь Николаевич, по недолгом размышлении и как активист, решился принять командование на себя. Где-то в момент был изъят динамит и направлен спешно в район действия, к Игорю Николаевичу, расположившемуся непосредственно на льду в полукилометре от Покровского моста. Близились сумерки. Идорь Николаевич время от времени поднимался на крутой берег, стряхивал изморозь с четырехугольных бакенбардов, грелся, похлопывая себя большими руками по бокам и заглядывая периодически в бардачок: не маловато ли осталось?
А когда опасный груз был наконец доставлен, Игорь Николаевич совместно с шофером вынес ящик на лед. Подумал. И подложил еще пару кусков, чтобы, значит, наверняка…
Собственноручно он прикрепил шнур. Собственноручно и торжественно запалил его… И постоял еще мгновение, демонстрируя очевидное мужество подчиненному… Оплошность была обнаружена только в кустах. Опасный груз не спешил взрываться: шнура было отрезано с большим запасом. Игорь Николаевич начал уже было беспокоиться. Но тут так ахнуло, что Горюев, никогда не слышавший взрывов, будто бы сильно вздрогнул и прошептал, как утверждают, шоферу, удерживая на лице улыбку:
— Ну вот и все, Ваня… Спасли мы с тобой район… Вот так, наверное, и входят в историю!
На что Ваня будто бы ему ответил, тоже в лице меняясь:
— Пошел… Пошел!.. Что же нам теперь бу-удет?!
А он действительно пошел. Еще несколько раз ахнуло, белое поле раскололось, вода заревела, крупные куски льда с шумом понеслись вниз, волоча на себе бешено вертящийся динамитный ящик с посверкивающим в темноте, пылающим шнуром…
— Держи! Ваня! Беги-и!!!
Но все было кончено. На подходе к мосту, метрах в пяти, ящик разнесло в клочья, огромное светлое пятно полыхнуло вверх, сотрясая пространство треском и грохотом…
Все было кончено — и с мостом, и с авторитетом Игоря Николаевича. Его не судили, может, потому что по окрестностям поползли невероятные слухи то ли о партизанах каких-то, то ли о каком-то десанте. Слухи были устойчивые и неприятные. И чтобы не усугублять, решено было это дело прикрыть.
Но утверждают, что была и другая причина.
Вовремя тут как-то вспомнили некоторые подробности его предыдущего поведения. Кто-то рассказывал, что вроде бы еще за три дня до случившегося Горюев ходил по селу, обмотав шею бикфордовым шнуром и неопределенно грозя: «Ну-у, вы все у меня дождетесь…» Кто-то из сельсоветовских вдруг обнаружил, что утром, в день диверсии, он прокричал на колхозной планерке трижды: «Уйдите отсюда все! Я один все решу!» А в колхозной бухгалтерии ту же историю рассказывали уже иначе, словно бы Игорь Николаевич попросил Геннадия Васильевича, то есть председателя колхоза, освободить «в конце концов кресло». И выкрикнул: «Я председатель! О, да! Я единственный председатель!» И только после этого однократно прокричал: «Уйдите все! Я сам знаю, куда вас всех вести!»
После этих странностей и происшествий, мгновенно распространенных окрест, у большинства населения, проживающего на территории совета, обнаружилось необъяснимое потепление к Горюеву, даже некоторая робкая симпатия, я бы сказал.
Думаю, однако же, что все это, относительно выкриков, сочинено было задним числом. Зачем, сразу и не скажешь, во всяком случае, Игорь Николаевич, пожив недолго в больнице, вернулся. Правда, не в Покровское, а на родину, в Яшкино. Но через месяц. А могло бы — и через годы…
Уж в чем не откажешь деятелям типа Игоря Николаевича, этим человекам в стандартных неброских шляпах и в копеечных галстуках на резинке, будто навеки, в одном наборе приданных к плоским хлопчатобумажным грудям, — в чем не откажешь им, так это в доскональной осведомленности относительно всякого рода логических и алогических правил, в знании допустимых ходов и позволительных выходок… А впрочем, какие еще бездны, какие часовые стрелки могут прятаться под этими маскировочными шляпами! Нет, никому не дано того
