Трогаем жёрнов — шершавый, потом Вадик дотягивается до столба — видимо, цельного ствола большого дерева.
— Это, значит, главная ось.
— Хочешь сказать, она вращалась?
Не верится, что этот огромный ствол может быть подвижным.
— Конечно! С лопастей крутящий момент передавался на эту ось, она крутит жёрнов, — Вадик объясняет, всё кажется логичным. Кроме того, что этот ствол не может двигаться — кажется, он тут врос намертво.
Приставная лестница идёт ещё выше, но там никакого этажа уже нет — только балки, в просветах видны зубчатые колёса.
Расстояния между ступеньками большие — рассчитаны на взрослого человека. Но я понимаю, что Вадима это не остановит. И Лию тоже. Значит, и мне придётся.
У меня потеет не только лицо, но и руки. Не сгнили ли перекладины? Но если они выдержали Вадика — выдержат и меня.
— Гриша! — кричит сверху Лийка. — Иди скорее сюда, какая красота!
…Мне не до красоты. Вот же — почему они не боятся высоты, а я да?
Мы стоим на балке втроём в своих респираторах, я вцепился в край верхнего окошка. Смотрю. Да, красиво. Очень. Кажется, тут воздух не такой густой, фиолетовая взвесь в воздухе прозрачная, как тюль. Видно все наши Ветряки — покрытые туманом, словно тополиным пухом. У меня чуть кружится голова — и я отворачиваюсь, смотрю внутрь, на мельничные колёса. В них вбиты деревянные зубья, они цепляются друг за друга — да, похоже на обычные шестерёнки. Передают движение с горизонтального вала на вертикальный.
— Там телевышка! О, а это мой дом! — Вадик с Лийкой всё смотрят наружу.
А мне вдруг приходит в голову мысль:
— Слушайте. Если шестерни передают движение с лопастей на вал — то можно и наоборот?
— Чего? — не понимает сначала Лийка, но Вадик сразу же поворачивается ко мне.
— Если раскрутить этот вал — то лопасти тоже начнут крутиться?
— Ну да! Ветер снаружи — и движение идёт внутрь. Но если ветра нет, можно заставить систему работать изнутри — и движение пойдёт наружу!
Мы спускаемся по приставной лестнице, пробуем сдвинуть с места тяжёлый жёрнов. Это то же самое, что двигать скалу, но нам уже кажется, что мы здесь именно для этого. Расшевелить мельницу, заставить её работать!
— Нужен рычаг, — командует Вадик, и я тоже начинаю помогать — тащу с первого этажа какие-то палки, моток верёвки.
— Если примотать длинную доску от скамейки к этому валу, — рассуждает Вадик, — и сделать плечо рычага достаточно длинным…
— То доска треснет, — перебивает его Лийка. Логично.
Инженерная мысль Вадима кипит, я не очень верю в результат — но у нас наконец-то появилось настоящее дело!
Вадик уже готов лезть на улицу через окно, на самый край лопасти, чтобы она повернулась под его весом; и я начинаю подозревать, что наше приключение может закончиться не очень хорошо.
Лийка вдруг останавливается и смотрит вверх, на переплетение балок. Смотрит долго, потом снова достаёт фонарик.
— Цепь, — говорит она наконец.
— Что?
— Там цепь, видите? На верхнем колесе. Она работает как тормоз.
— Зачем тормоз? — не понимаем мы.
— Чтобы мельницу не разнесло. Вдруг буря?
Буря. Какое смешное слово, старинное. Но Вадик уже снова лезет наверх — и да, цепь закреплена на вертикальном колесе и обмотана вокруг балки. Вадик освобождает её, тянет — никакого эффекта.
— Осторожно! — кричу я, а Вадик уже повис на этой цепи. Мне эти акробатические трюки не очень нравятся, но я лезу наверх, протягиваю ему руку — помочь выбраться на балку. Он отвергает мою помощь.
— Гриша! Давай тоже сюда! Вместе мы её перетянем!
Маленькая мысль «зачем» проскакивает где-то в глубине сознания, но вот мы висим на этой цепи вдвоём… раздаётся чудовищный скрип, Лийка снизу хватает меня за ноги — и мы уже втроём своим весом перетягиваем колесо. И цепь опускается, колесо медленно проворачивается на пол-оборота. И даже ещё немного вперёд — по инерции.
— Ура-а! — кричим мы все вместе. А эти дураки ещё и прыгают от радости, пока я думаю, не проломится ли под нами пол. Потом Лия снова лезет наверх — посмотреть.
— Гриша, Вадим! Скорее сюда!
Голос её звучит непривычно звонко. Я, кажется, совсем уже не боюсь этой лестницы и взлетаю наверх.
Лия опустила респиратор на подбородок. Я впервые вижу её лицо — на улице. Сначала мне страшно; но потом я тоже смотрю наружу.
Мельница всего лишь шевельнула крылом. Но пространство на несколько метров вокруг неё очистилось — мы даже видим границу этого воздуха. Кажется, он совершенно прозрачный.
Я понимаю, это только видимость, всё равно опасно — но мне тоже хочется вдохнуть этот воздух. Настоящий, не кварцево-школьный, не обезвреженно-домашний. Снимаю респиратор. И шапку.
— Мы вызвали ветер, — шепчет Лия.
И мне кажется, что по верхушкам деревьев бежит лёгкая рябь. Хотя — вполне вероятно, это только иллюзия, из-за рефракции света.
— Значит, это в-возможно! — от волнения Вадик заикается. — Так просто — п-поставить механизмы, раскрутить мельницу. Или — мельницы! Пусть их будет много… раскрутить изнутри! Разогнать ветер!
…Вообще-то этого не может быть. Ветер не может дуть от того, что деревья качаются, это противоречит всем правилам климатической науки. Но если расшевелить нашу атмосферу… кто знает!
* * *
Темнеет, мы выходим. Пространство чистого воздуха вокруг мельницы уже почти затянулось. Мы снова в респираторах, куртках и шапках. Но мы вернёмся, придумаем что-то ещё.
И тут я слышу странный звук. Скрип. На секунду кажется, что это мельница снова пришла в движение, — оборачиваюсь; но, конечно, лопасти неподвижны, лохмотья парусины на них безвольно свисают, как и раньше (надо будет натянуть новую ткань, механически думаю я,
