Мама говорит — надо уезжать с наших болот; папа же считает, тут и так нормально, а там, куда мы поедем, — ещё неизвестно.
Я тоже не знаю, где лучше. Слишком мало данных. И потом, я же говорю — у нас красиво.
Лийка сидит через проход от меня, и я вижу, как она рисует прямо на респираторе — всяких анимешных героев в длинных плащах, с мечами. У них рваные чёлки, боль в глазах, на щеках шрамы. Ну не у всех — это у неё выходит по-разному, от настроения. Сегодня так.
— Лия, — говорю я, — чего ты в тетрадке не рисуешь? Потом же утилизовать, жалко!
— Искусство мимолётно, — улыбается она, и я завидую её щедрости. Если бы я так рисовал, хранил бы каждую изрисованную салфетку!
* * *
Уроки тянутся дольше обычного, и я уже жалею, что не закупился сухариками. В столовой продают только «полезную еду», а в магазин из школы никто не выпустит — чтобы не принести лишний раз с улицы заразу. Но всему приходит конец — и нас отпускают на волю!
Идём сначала со школьной толпой, а потом сворачиваем к лесу. Тут людей всё меньше, а у кромки леса вообще никого нет — все в городе, у всех дела. А мы втроём можем быть свободны! Свободны!!!
— Ну так что? — спрашивает Вадик.
Лийка молчит. Она достаёт из кармана блокнот и рисует. Есть у неё такая особенность — не говорить словами, а рисовать. Однажды она нарисовала какой-то взрыв, и я реально испугался; а оказалось — всего-то физику отменили.
Но тут-то понятно! Башня и лопасти крестом — Лийка рисует мельницу.
— Ты с ума сошла! — шепчу я. — Нас заругают!
— Кто заругает? — Я по глазам вижу, что Лийка смеётся. — Там никого нет!
Мельница стоит на холме. Стоит как доказательство, что наши Ветряки названы так не в насмешку. Раньше тут и правда были сильные ветра — и они выдували с болот весь дурной воздух. Никому и в голову не приходило, что тут опасно жить, — всё было отлично. И мельница действительно работала, молола муку — хотя её давно уже мелют на мукомольном заводе. Но «мельничный» хлеб считался особенно вкусным, его даже возили из наших Ветряков в столицу. Ну и работающая мельница — главный туристический объект, конечно. Были времена — к нам ездили даже иностранцы!
Так было ещё совсем недавно. А потом что-то начало незаметно меняться. Ветер затихал на сутки, на двое. Я тогда был маленьким, но помню эти разговоры про розу ветров. Что это затишье противоречит всем правилам климатической науки; и что ветер рано или поздно вернётся, потому что этого всего просто не может быть.
Да, все знают, что ветер вернётся. Но пока он почему-то не возвращается.
Ядовитые пары от болот встали над городом. Дороги покрылись какой-то слизью, которая не отмывается от обуви. Кто-то торопился уехать отсюда; а кто-то покупал респираторы и надеялся на будущее.
А потом воздух замер над нашими болотами окончательно; три года назад в школах и во всех домах ввели обязательное кварцевание, а на улицу теперь можно выходить только в респираторе. И необходимо вовремя его менять.
Если соблюдать все правила предосторожности — у нас всё в порядке, жить можно, и очень даже неплохо можно жить.
Но мельница встала намертво уже много лет назад. Кажется, в первом классе я ещё видел, как лопасти кружатся. А сейчас мельница выглядит как раненый великан. Даже и не раненый, а мёртвый — парусина на лопастях висит клочьями, окна побиты. Идти туда нужно через болото; через него настелены мостки — в начале пути они ещё выглядят прилично, а потом — кто знает?
У Лийки непромокаемые сапоги, но они короткие. У Вадика повыше, поэтому он идёт впереди. Я вспоминаю про белые кроссовки у меня в рюкзаке. Ну-ну, дождёшься тут для них погоды.
Но подмёрзшее болото хорошо держит доски, и мы добираемся до холма за полчаса безо всяких приключений. Где-то на кочках редкие клочки жёлтой травы, на пнях — небольшие сугробы, всё будто слегка подсвечено фиолетовым. Болото дышит, воздух густой, кажется, его можно взять в руки. Хочется походить там, в этом лесу, — но с мостков сходить нельзя, болота обманчивы.
А Вадим уже ступает на твёрдую почву, подаёт руку Лийке — она в своём раскрашенном респираторе сама выглядит как Наруто или кто-то такой вроде него. А я, конечно, в последний момент поскальзываюсь — нога слетает с мостков, и я разбиваю подошвой ледяную лужицу. Лийка-Наруто успевает подхватить меня, как настоящий супергерой, — и я даже остаюсь с сухими ногами; но потревоженное болото обиженно пыхтит, выпускает облачко тумана. Или нам это только кажется?
Мы забираемся на холм, я и сам начинаю пыхтеть, потеет лицо. Но надо терпеть. Вытереть можно будет только дома.
Слышу только своё дыхание и шаги — жухлая трава шуршит, иногда под ногами ломаются тонкие льдинки. Но мы уже пришли! Мельница!
…Вблизи она кажется ещё больше. И правда — никого тут нет, никто её не охраняет. Нижнее окошко забито фанерой; Лийка аккуратно вытирает грязные сапоги о траву у входа, и мы повторяем за ней. Потом она включает фонарик в телефоне — и мы заходим внутрь.
Деревянный пол поскрипывает, свет фонарика выхватывает толстый деревянный столб посередине. Я сразу же стукаюсь о какой-то угол; лавки, огромный ящик… наверное, это ларь для муки. Лестница! Перила проломлены, но ступеньки, кажется, целы.
— Осторожно!
Но какое там осторожно, Вадик уже лезет наверх.
— Ого, жёрнов! — кричит сверху Вадик, и мы с Лийкой догоняем его. Жёрнов оказывается огромным круглым камнем с дырой посередине. Через эту дыру проходит всё тот же столб — он прошивает мельницу насквозь, снизу вверх. Лийка выключает фонарик — не нужен, света всё больше, он идёт и сверху, и через щели в стенах.
