теперь это вылезает мне боком. В голове — муть и жужжание, будто там полно пчел.
— Я же сказала… что мы… ни за что… — Голос Исольды слышится словно издалека, смысл слов ускользает от меня. Боль за глазами усиливается, я стону.
— Сили? — Голос звучит чуть ближе, и вдруг Исольда оказывается совсем рядом и трясет меня за плечо, называя по имени.
— Ой! — скрежещу я, едва шевеля губами.
— Сили! — Она сжимает меня в объятиях, отчего все болит еще сильнее, но сердиться не на что.
Дождь все еще льет, прохлада воды немного проясняет голову. Я с трудом разлепляю один глаз.
Не знаю, сколько времени прошло с того момента, как я вырубилась. Позади Исольды темнеют две высоких фигуры.
Проклятье. Я надеялась, что эта часть мне приснилась.
— Ну все, хватит, — произносит Олани. Она опускается на колени и на удивление бережно осматривает мои руки. — Обожглась не сильно. Голова кружится? Тошнит?
— От… отвали.
Мне кое-как удается сесть и выдавить несколько звуков из сухого обожженного горла. Зачем она меня трогает? Почему Исольда ей позволяет? Почему никто не дерется? Это, конечно, глупость, но вообще отрадно, что никто не пытается друг друга прикончить. Во мне не осталось ничего, чтобы биться, — ни причин, ни сил.
— Я в п-порядке.
— Конечно ты в порядке! — с сарказмом влезает Рейз. Зрение постепенно проясняется. Он стоит в паре метров от меня: руки сложены на груди, блестящие сапоги покрыты грязью. Моргнув, я осматриваю себя.
Ох.
Рукава и само платье обожжены и изорваны, будто меня драл зверь с горящими когтями. Через дыры видна нижняя рубашка — целая в стратегически важных местах, но к носке все равно уже не пригодная. А дальше — хуже: по всей длине рук, там, где кожу не закрывала ткань, краснеют тонкие рельефные пятна, узорчатые, как листья папоротника.
Я спохватываюсь. Рука взлетает к горлу — к счастью, кожаный шнурок цел, флакон не разбился. Я выдыхаю, сжимаю его, будто бы от этого станет лучше, и еще раз оглядываю платье.
Я вся в грязи. Мое любимое — испорченное, уничтоженное — платье никогда больше не станет небесно-голубым, но это меня волнует меньше всего.
— Исольда… — мой голос еще звучит нетвердо, — ты как?
Дождь смыл с нее почти всю кровь, и кто-то уже успел перевязать ей руку и голову, пока я была в отключке. Это вообще что такое?
— Просто треснулась головой. Сама-то как?
С сомнением смотрю на нее, но ничего не поделать.
— Бы… бывало и получше.
Тут влезает Олани, чуть ли не физически впиваясь в меня взглядом.
— Ожоги заживут. Одежда высохнет. Я даже не стану силой забирать компас и бросать тебя на милость стражников Лейры Уайлдфол, и это любезнее того, что сделали для нас вы.
— Олани, — голос Рейза звучит устало, как будто младший брат просит сестру его не дразнить. Но он смотрит не на нее. Он смотрит на меня. Меня буквально колет его взгляд: Олани повернула мою руку ладонью вверх, чтобы осмотреть раны, и он открыто таращится на заколдованный рисунок на моей коже. Он изучает линии, а не меня, и говорит: — Слушай, нам проблемы не нужны…
— Да что ты говоришь! — бормочу я и пытаюсь встать.
Исольда обхватывает меня крепкой рукой, помогая подняться и придерживая, чтобы я не свалилась.
— Вы следили за нами, — обвиняет она этих двоих. — Плевать я хотела, что вам нужно. Мы ушли с компасом, все честно и справедливо. Он наш.
Повисает неловкое молчание. Рейз ерошит свои мокрые волосы, Олани с внезапным интересом рассматривает ногти. У обоих такой вид, будто заговорить первым должен кто-то другой. Наконец Олани произносит:
— Он работает. Не знаю, что она сделала, но стрелка куда-то указывает.
Рейз перебивает, не обращая внимания на ее выразительный взгляд, направленный в его сторону:
— И как тебе это удалось, подменыш?
Я хмурюсь.
Он вздыхает, его широкие плечи опускаются. С него ручьями течет вода, отчего он похож на закрытый мокрый зонтик.
— Слушай, мне все равно как. Он нам нужен, и все.
Сомневаюсь, что невнятное «Понятия не имею, как это получилось» их устроит. Кроме того, о сотрудничестве с ними и речи быть не может. У меня и своих проблем хватает. Надо выбираться отсюда. Каждое движение причиняет боль, но я судорожно оглядываюсь по сторонам в надежде, что память меня подводит и я ошибаюсь.
Однако куда ни глянь — видны только грязная дорога, две лошади и смятая трава.
— Сили, успокойся. Дыши. Что не так? — Исольда пытается приобнять меня за плечо, но я ее отталкиваю, не в силах отдышаться.
Судьбы — моего вагончика, единственного моего дома за три года — больше нет. Бирч, наверное, тоже испугался, потерялся где-то в глуши, и все из-за моей неуправляемой магии.
— Она… — я не могу выдавить ни слова.
Кажется, я начинаю плакать. Или нет — по лицу хлещет дождь, так что непонятно.
Исольда быстро соображает, о чем я.
— Она сбежала, да.
Я закрываю лицо руками, прикусываю палец, чтобы не зарыдать, дрожу от напряжения. Олани и Рейз стараются не выдать удивления.
— Кто сбежал? — осторожно спрашивает Олани.
Рейз стоит весь бледный, взлохмаченный, мокрые волосы падают на лицо, сколько бы он ни пытался их убрать.
— Наша повозка. Может сейчас быть где угодно.
Бессердечная Олани держит лицо.
— Не нужна нам ваша повозка. — Потом она поворачивается и говорит куда-то в сторону, словно нас тут нет: — Нам нужен только компас. Я уже сказала, что…
— Не могу, — перебиваю я. Дрожа, протягиваю руку ладонью вверх, чтобы они рассмотрели рисунок. Я знаю, что они на
