Из отсечённого среза шеи вытекло немного густой, очень тёмной крови. Гнилой крови. Собственно, ещё недавно она представляла собой сушёный порошок в хрупких венах мумии. Я чувствовал некротическую магию, пропитавшую этот оживлённый труп. Хорошо, что моя команда никогда не видела живых алайсиаг. Ребята не знают, что у этих зверюг не должно быть полуголого черепа и торчащих рёбер — речь не о худобе, а о нехватке облезлой шкуры в некоторых местах.
При желании Вальдемар мог бы восстановить их плоть получше, но не счёл нужным такое старание. Разве что крылья казались вполне целыми, ведь с прорехами летать тяжело. В остальном он совершенно не постарался, никакого лоска не навёл.
Всё же пушечное мясо.
Весточка из родного дома, так сказать.
Похоже, Ветцель, сука расфуфыренная, меня сдал.
Очень вовремя. Как раз, когда я не укладываюсь в сроки поставок, взял на воспитание малолетнюю девчонку, а внутри всё горит от вурдалачьей заразы и аконита.
Прям идеальное время, чтобы заново уходить от преследования.
Ладно ещё, что никто из экипажа не погиб и не получил серьёзных травм: не хватало сейчас ещё замену искать. Но вот если атака повторится… Через день-другой я могу вовсе слечь с этой хворью, и тогда ребята будут вынуждены отбиваться своими силами.
Похоже, придётся навестить одну старушенцию и молить о помощи. Не любит она мертвяков. Даже за солидное вознаграждение не очень-то свои лекарские навыки к нашей дохлой плоти прилагать соглашается. Но была не была! Придётся попробовать её уломать.
— Демир, наверх, — распорядился я, махнув на марс, укреплённый на салинге фок-мачты.
Пока матрос взбирался по закреплённым между вант выбленкам, я схватил дважды сдохшую алайсиагу за лапу и потащил к фальшборту. Одним рывком перебросил тушу через планширь. Раскрытые крылья гулко шибанулись по волнам, но тварь не потонула: слишком большая площадь опоры на воду при слишком маленьком весе. Да и хрен с ней, пускай плавает, народ пугает.
Мало ли в мире чудищ? На берег её вынесет или рыбакам попадётся — сделают чучело и загонят какому-нибудь ценителю диковин.
Вторая птичка последовала за сестрой.
Кстати, все алайсиаги — самки. Самец у них традиционно один на целую колонию, хотя среди детёнышей их достаточно много. Пока взрослеют, успевают передраться и перебить друг друга. Ещё бы! За такой-то гарем.
Под конец я вышвырнул головы: целую и размозжённую.
Теперь самое любопытное. Пойдём-ка, спустимся в кубрик: надо же разобраться, каким интересным способом сдохла третья гадина.
Поскрипывая ступеньками, я отметил следы от когтей на древесине, а ещё всё провоняло столетней мертвечиной, хоть блюй. На верхней палубе этого смердежа тоже хватает, но там хотя бы ветер сносит. Придётся заставить ребят всё тщательно отдраить, чтобы эти вопиющие ароматы не досаждали моему обонянию. Всё судно, заразы, изгадили!
Перед тем, как войти в кладовку я снял с крюка лампу: ночное зрение — это хорошо, а цветное — лучше.
Поставил осветительный прибор на бочку со льдом и взялся за плечо чудовища. Дряблая кожа легко отстала от мышц, заставив меня брезгливо оголить клык. Может, я тоже мертвец, но разлагаться себе не позволяю, даже когда все физиологические процессы в моём организме останавливаются. Эта дрянь, едва сдохла повторно, начала радостно гнить прямо внутри моей «Вильды».
Надо скорее выбросить эту падаль.
Я развернул труп так, чтобы сподручнее было с ним возиться.
Внешний осмотр ничего не дал.
— От чего же ты ласты склеила, зараза? — ласково поинтересовался я у зверюги.
Провёл ладонью над шкурой монстра, над шипами вдоль позвоночника. Сунул руку под грудину — в область сердца. Ничего не ощутил, кроме ровного фона очень знакомой магии. Затем моя рука легла на башку с зубастой пастью и вывалившимся языком. Тот реально вывалился — отвалился.
Вот здесь-то я ощутил кое-что необычное.
Какая-то другая магия, обжигающая…
Позволив глазам налиться чернотой, я присмотрелся и различил какое-то лёгкое медное свечение под черепом убитой твари.
Так-с, любопытно…
Давайте-ка заглянем в этот череп поглубже.
Жалея, что не надел перчатки, я подцепил краюшек сползающей кожи и стащил её с костяного свода, как кожуру с очень вонючего плода. Сдержал рвотные позывы, но краем сознания заметил, что к запаху гнили в районе пасти примешивается и другой душок — горелый. Вонзив пальцы в швы черепных костей, я с силой надавил и потянул. Затрещало, хрустнуло, и вот, череп раскололся на две половинки, как орех.
Какой же смрад…
Но воняло не протухшей мертвечиной, а очень хорошо пропечённым мясом.
Мозги твари превратились в уголь.
* * *
Прошли ещё сутки.
Сегодня я проснулся совершенно разбитым.
В свете зажженной лампы Венченте посмотрел на следы паршивого укуса. Заметил крайне тревожные перемены: ранение зажило, но опухоль не спала, зато поросла шерстью.
Сука, шерстью!
Очень не хотелось проверять, что встретит меня в зеркале. Похоже, на смену я сегодня не выйду.
Согнуться в пояснице оказалось не самой простой задачей. Привалившись спиной к доскам внутренних переборок, я вытащил пробку из бутылька и опрокинул его в рот, осушив одним залпом.
Начало нестерпимо распекать. Я едва удержался, чтобы не
