считал, что в Миезе должна царить атмосфера обучения и сосредоточенности.
– Ты не заметил, он общается с какими-нибудь девушками? Уже пора начинать, – сказал царь, проходя по коридору.
– У него очень скрытный характер, почти стеснительный. Но есть одна девушка – кажется, ее зовут Лептина.
Филипп наморщил лоб:
– Продолжай.
– Да рассказывать-то особенно не о чем. Она преклоняется перед ним, как перед божеством. И несомненно, это единственное человеческое существо женского пола, имеющее доступ к его персоне в любое время дня и ночи. Больше мне нечего тебе сказать.
Филипп потер пробивающуюся на подбородке щетину.
– Не хотелось бы, чтобы он преподнес мне ублюдка от этой служанки. Возможно, лучше прислать ему подругу, знакомую с этим ремеслом. Так не возникнет подобных проблем, и к тому же он сможет научиться кое-чему интересному.
Они уже подошли ко входу в пиршественный зал, и Аристотель остановился:
– Я бы на твоем месте не стал этого делать.
– Но это избавило бы от многих хлопот. Я говорю о первоклассной женщине для обучения, с опытом.
– Дело не в том, – возразил философ. – Александр уже позволил тебе выбрать ему учителя и художника, который изваяет его, благодаря чему он очень образован для своих лет. Но я не считаю, что он позволит тебе простирать свое влияние на его личную жизнь.
Филипп пробормотал что-то неразборчивое, а потом сказал:
– Я голоден. Не поесть ли нам здесь?
Ужинали все вместе, очень оживленно. Перитас забрался под стол и грыз там кости косули, которые едоки бросали на пол.
Александр хотел знать все подробности фракийской кампании: каковы были вооружение противника и его тактика, как укреплены тамошние селения и города. Его интересовало, как были разбиты два вражеских царя – Керсоблепт и Ферес.
Когда слуги уже убирали со стола, Филипп попрощался со всеми присутствующими:
– Теперь позвольте мне отпустить вас и пожелать вам спокойной ночи. Мне бы хотелось немного побыть в обществе моего мальчика.
Все удалились. Филипп и Александр остались вдвоем при свете ламп в большом пустом зале, напротив друг друга. Только из-под стола слышался хруст разгрызаемых костей. Перитас уже вырос, и челюсти у него были крепкие, как у льва.
– Это правда, что ты скоро уезжаешь? – спросил Александр. – Завтра?
– Да.
– Я надеялся, что ты побудешь несколько дней.
– Я тоже надеялся, сынок.
Последовало долгое молчание. Филипп никогда не объяснял своих решений.
– Чем займешься?
– Оккупирую все афинские поселения на Херсонесском полуострове. Я строю огромные осадные машины, каких еще не видели. Хочу ввести наш флот в Проливы.
– Через Проливы поступает зерно в Афины.
– Да, это так.
– Будет война.
– Как сказать. Я хочу, чтобы меня уважали. Они должны понять, что если возникнет всеэллинский союз, то возглавить его смогу только я.
– Возьми меня с собой, отец.
Филипп пристально посмотрел ему в глаза:
– Еще не пришло время, мой мальчик. Ты должен завершить свое образование.
– Но я…
– Послушай! Ты получил небольшой опыт в военных походах, проявил мужество и ловкость на охоте, и я знаю, что ты искусно владеешь оружием, но поверь мне: когда-нибудь тебе придется встретиться с испытаниями в тысячу раз более тяжелыми. Я видел, как мои солдаты умирают от холода и лишений, я видел, как жестоко они страдают, изуродованные ужасающими ранами. Некоторые падали, когда лезли на стену, и в муках умирали на земле, и потом, ночью, мне часами слышались их стоны. Посмотри на меня, посмотри на мои руки: они словно ветви дерева, о которые медведь точил когти. Я был ранен одиннадцать раз, я хромаю и ослеп на один глаз. Александр, Александр, ты видишь славу, но война – это прежде всего ужас. Это кровь, пот, дерьмо; это пыль и грязь; это жажда и голод, ледяной холод и невыносимая жара. Дай мне взять это на себя, пока я на это способен. Оставайся в Миезе, Александр. Еще один год.
Юноша ничего не сказал. Он понимал, что эти слова не предполагают ответа. Но взгляд израненного и много испытавшего в жизни отца просил понять и сберечь его чувства.
Снаружи послышался отдаленный рокот грома, и у кромок больших грозовых туч над потемневшими пиками Бермия появились желтые вспышки.
– Как мама? – вдруг спросил Александр.
Филипп потупился и ничего не ответил.
– Я знаю, что ты привел новую жену, – продолжал юноша. – Дочку одного варварского царя.
– Вождя скифов. Я должен был это сделать. И ты сделаешь то же самое, когда придет время.
– Знаю. И все-таки, как мама?
– Хорошо. Для данных обстоятельств.
– Ну, я пойду. Спокойной ночи, отец.
Александр встал и направился к выходу, за ним последовал пес. И Филипп позавидовал собаке, которая могла оставаться в обществе его сына и слушать ночью его дыхание.
Пошел дождь, сначала крупными редкими каплями, а потом все сильнее. Царь, оставшись один в пустом зале, тоже встал. Он вышел в портик, и обширный двор, как днем, осветился молнией; за ней последовал оглушительный гром. Филипп стоял, прислонившись к колонне, и задумчиво смотрел на хлещущий дождь.
Глава 17
Все вышло именно так, как предсказывал Аристотель. Укрывшись за стенами, Перинф и Византий примкнули к Афинам, и Филипп ответил на это осадой Перинфа, города, построенного на скалистом мысе на южном берегу Геллеспонта и соединяющегося с материком перешейком.
Македонский царь расположил свой шатер на возвышении, откуда мог наблюдать за всей картиной в целом. Каждый вечер он собирал на совет своих военачальников: Антипатра, Пармениона и Клита, прозванного Черным за черные волосы и глаза и смуглую кожу. Кроме того, этот Клит почти всегда пребывал в самом черном настроении духа, что не мешало ему оставаться прекрасным исполнителем.
– Они уже решили начать переговоры о сдаче или пока нет? – спросил царь, входя в шатер и даже не успев сесть.
– Нет, – сказал Парменион. – Насколько я понимаю, они даже не помышляют об этом. Город блокирован с суши нашим рвом, но продолжает получать подкрепления с моря от византийского флота.
– И мы ничего не можем с этим поделать, – вставил Черный. – Мы не господствуем на море.
Филипп стукнул кулаком по столу.
– Меня не волнует господство на море! – крикнул он. – Через несколько дней будут готовы мои штурмовые башни, и я разобью городские стены вдребезги. Тогда посмотрим, останется ли у них желание упрямиться!
Черный покачал головой.
– Что можешь возразить? – напустился на него Филипп.
– Ничего. Насколько я понимаю, и после этого нам все равно придется нелегко.
– Нелегко, да? Так выслушайте меня внимательно: я хочу, чтобы эти несчастные машины были готовы к действию не позже чем через два дня, иначе я вышвырну
