отчего сознание вновь покинуло меня — и надолго...
Не стану рассказывать о тяготах пути моего к родным берегам, о горе семей моих товарищей, перед коими выполнял я печальный долг вестника о постигшем несчастье. Скажу лишь, что много времени спустя после сего ужасного приключения в карманах старой своей одежды обнаружил я останки двух сморщившихся уже и высохших морских звезд. Необычайная их тяжесть изумила меня, по внезапному наитию я сжег их в топившейся печке и выгреб из золы несколько золотых крупинок...
Люди сведущие, к кому я обращался, не выражали никаких сомнений в том, что это было доподлинно золото, что же касается обстоятельств его находки, я ни от кого не получил удовлетворительных разъяснений.
Видимо, все, приключившееся с нами, как необычайные световые явления, так и таинственное нахождение золота, останется навсегда одной из тех загадок моря, к коим в наш век ключа еще не подыскано...»
— Ну, а дальше домашнее, — сказал Краболов, захлопнув тетрадку. Губы у него дрожали, он попросил разрешения закурить.
Если б не дождь, неутомимо шелестящий в листьях, не серый полусвет и не голос чтеца, который порою перехватывало волнение, должно быть, эта история не поглотила бы меня так полно — я даже о Гришке забыла. И только прозаическая коробка «Казбека» вернула меня в сегодня. Я взглянула на сына: он уставился на Краболова странно расширенными глазами, вытянув тонкую шею.
— Вот такое случается, — сказал наш неожиданный знакомый.
— А это правда? — вдруг слишком громко спросил Гришка.
Меня передернула его бестактность. Но Дадибор ничуть не обиделся. Часто и неумело затягиваясь, он сказал задумчиво:
— Если б я знал... Специальность моя чересчур уж далека от этих вопросов. Конечно, можно было бы порыться в литературе. Но завтра — пеший поход к Учан-Су. Пока не вернусь, что я могу тебе сказать?
— Может, все это вашему дяде померещилось? — почти враждебно наседал Гришка. — Ведь он же болен был, правда?
— А ты вот что сделай, — предложил Краболов. — Просмотри-ка сам литературу, хотя бы популярную. Думаю, что с дядиных времен многие загадки уже разгаданы. Может, и эта — уже...
Он сделал жест, будто раскалывая орех ребром ладони, и светло улыбнулся. Потом встал, с наслаждением распрямив спину, протянул руку наружу:
— Ого! Дождик редеет!
И, слегка кивнув нам, вышел из-под прикрытия.
— Тоже мне, Жюль Верн, — сказал Гришка. Я посмотрела на него. У него были странные глаза — привычная их прозрачность замутилась какой-то тревогой.
* * *
— А интересно все-таки: зайдешь за угол — и море. Как будто газетный киоск, — сказал Гришка.
(Да, да, мы вместе были на пляже! Чудеса — бывают!)
В море танцевали волны, разбрасывая колючие вспышки света. Наигравшись ими, точно осколками зеркала, волны наперегонки мчались к берегу. Каждая старалась взбежать как можно выше, но раскаленные камни пляжа, видимо, приходились не по вкусу, — и волна, сердито шипя, скатывалась обратно. Иная со злости бросала в нас кусочками дерева, обрывками водорослей или просто брызгалась. Сильно пахло иодом, соленой рыбой.
На одном из обломков мелькнули какие-то буквы, я протянула руку. «А, что, не возьмешь!» — задразнилась волна, показывая обломок с разных сторон. Гришка заметил мои тщетные манипуляции.
— Мам, сплаваю? — и, не дожидаясь ответа, зашагал по воде, пряменький, на негнущихся ногах, словно циркуль.
И «сплавал». И принес мне кусок пробкового поплавка с черными четкими буквами «..aria».
— Должно быть, с итальянского судна. Какая-нибудь «Maria» — предположила я. А у Гришки приподнялись нижние веки, зрачки остановились. Про кого другого я подумала бы: «Замечтался». Но — Гришка?
Впрочем, в последние дни с моим сыном явно что-то происходило. Запрет на море был снят. Правда, и тут большую часть времени он проводил, лежа на камнях в мохнатой чалме из полотенца, с книгой в руках. Но иногда, сжав рот в узенькую полоску, без оглядки шагал к морю. И плавал, с отвращением выплевывая морскую воду...
В нем шла какая-то внутренняя работа, о которой я могла судить только по отдельным, нечаянно прорывающимся фразам. За обедом, перекатывая вилкой по тарелке желтый глаз яичницы, Гришка вдруг изрекал: «По сути дела, мы меньше знаем об океанском дне, чем о поверхности луны». А однажды вдруг прошелся по каменному парапету вдоль обрыва метров шесть высотой. Вот и сегодня — вместо того, чтобы после обеда утянуть меня наверх, в парк, он выразил желание еще раз пойти на пляж. И даже влез в воду.
К чему все это клонится? Я боялась пока загадывать
А часы уплывали, незаметно и плавно, как теплоход по гладкому морю. Солнце село куда-то за Ай-Петри. На востоке, низко над водой, стояли серые с розовым облака. Вблизи море казалось аквамариновым, дальше, до черточки горизонта, точно легло серебристое зеркало, и через всю его гладь протянулись к нашим ногам длинные, чуть подкрашенные розовым, отражения облаков...
— Какие краски! — невольно вырвалось у меня. Гришка взглянул осудительно.
— Не в этом же дело, мама, — сказал он с досадой. — Ты вот о чем подумай: с одного гектара дна можно снимать по пятнадцати тонн морской капусты. А сама вода? Ты знаешь, что в ней находятся в растворенном виде почти все элементы таблицы Менделеева? Море — это же гигантский рудник! Людей на земле будет с каждым годом больше. Откуда брать пищу, сырье, энергию? Ребенку же ясно — из моря!
И он широким жестом обвел горизонт.
Гришка и раньше удостаивал меня научных бесед. Выпаливая обоймами только что вычитанное или услышанное, он становился недоступно важен. Но сегодня его голос звучал по-настоящему увлеченно, видимо, ему ужасно хотелось, чтобы я осознала великую роль моря.
— Насчет морской капусты все ясно, — сказала я осторожно, боясь спугнуть его настроение. — Ну, а как бы ты добыл эти растворенные элементы?
— Ты помнишь, мама, того... с тетрадкой, — начал Гришка с легкой запинкой. Мы с ним, как по уговору, не вспоминали о Краболове, ведь это было в день нашей неудачной прогулки... Но сейчас сын словно переступил голосом через порог и продолжал уже твердо:
— Это все правда. Я подумал тогда: не может быть, чтоб морская звезда была золотая. Это ж не медаль? А теперь знаю: есть растения, животные, которые вбирают в себя атомы из воды. Голотурия — «морской огурец» — накапливает ванадий. Водоросли — марганец, йод. Почему же не быть и таким,
