кто такие и откуда прибыли. А лучше, возьмите бумагу и напишите. Понятна задача?
Мальчики взяли по листку бумаги, стали усердно писать.
Обливаясь потом, взъерошивая волосы, кряхтя и сопя, Юра порвал недописанный лист, принялся писать на новом. Наконец он подошел к воспитателю и, скривив в вымученной улыбке испачканное чернилами лицо, протянул листок.
— Возьмите, дяденька.
Воспитатель пробежал глазами написанное.
— Так. Устал с дороги? Иди обедать и отдыхать, потом разберемся. И зови меня не «дяденька», а Григорием Романовичем.
— Ладно, — буркнул Юра.
Отобрав у других ребят объяснительные записки, Григорий Романович кивнул дежурному:
— У меня все. Идите.
Дежурный открыл дверь. Двое сразу пошли за ним, а наш беглец задержался на пороге, повернулся к воспитателю, который уже уселся на свое место у окна и углубился в чтение объяснительных записок.
— Дяденька, — тихо сказал беглец. — Григорий Романович, то есть, вы не думайте, что я наврал. Все так было.
Мальчик старался быть убедительным, но опытный взгляд педагога сразу уловил растерянность и колебание мальчика.
— Разве я сказал, что не верю тебе? — сказал воспитатель.
— Да нет, я так, — опустил глаза мальчик. — До свидания.
Дверь захлопнулась, и воспитатель остался один. Он еще раз пробежал глазами объяснительную записку нашего героя, подержал в руках, положил перед собой на стол, замурлыкал себе под нос какую-то песенку.
Григорий Романович вошел в столовую, остановился у буфетной стойки. Украдкой смотрел в зал, где обедали дети. В столовой было шумно, за каждым столиком сидело по три, по четыре человека, все по очереди подходили к раздаче и сами уносили тарелки к столам.
Сегодняшних новичков Григорий Романович увидел не сразу. Они устроились за колонной, и ему пришлось переменить место у стойки, чтобы хорошо видеть ребят.
Мишка и Димка ели с аппетитом, оживленно разговаривали, а Юра был растерян и лениво подносил ложку ко рту.
Сидящий за дальним столиком крутолобый мальчуган скатал хлебный шарик и незаметно запустил в новичков, попал в лицо нашему герою. Мишка вскочил с места и кинулся на крутолобого, двинул его так, что тот слетел со стула на пол. За него вступились товарищи. Димка кинулся на помощь Мишке, завязалась потасовка.
Григорий Романович подошел к ребятам.
— Эй, петухи! По местам!
Драка прекратилась.
— Вы не нарушайте порядка, — строго сказал Григорий Романович новичкам. — Здесь не балаган.
— Зачем они Витьку трогают? — сказал круглолицый.
— Кого?
— Да его же, Витьку, — сказал он про Юру.
— Его? — переспросил Григорий Романович. — Так он же не Витька, а Сергей.
— Ну да, — спохватился Мишка. — Я и говорю, что его ударили, Серегу.
Юра молчал.
— Он даже аппетита лишился, — вмешался в разговор Димка. — Ешь, не стесняйся, Сергей. Хочешь, я тебе котлеты принесу?
— Не надо, — сказал Юра.
Григорий Романович положил руку на плечо мальчика.
— Напрасно отказываешься от обеда. Небось давно не ел горячего? Ты что больше любишь — котлеты или биточки?
— Плов с бараниной, — ответил мальчик.
— И шашлык? — спросил Григорий Романович.
— Ага. И компот с урюком.
— Не дурно, — сказал Григорий Романович. — Только этого в сегодняшнем меню нет. Ты же не телеграфировал нам, что приедешь.
Ребята засмеялись. Улыбнулся и беглец.
— А пока ешь котлеты, они тоже вкусные. Да, между прочим, Сергей, на каком вокзале тебя задержали?
— На Казанском.
Ребята взяли тарелки, пошли за котлетами.
Вернувшись в свой кабинет, Григорий Романович набрал номер телефона.
Звонок раздался на столе дежурного детской комнаты Казанского вокзала. Трубку сняла Карпова.
— Дежурная детской комнаты Казанского вокзала Карпова слушает. Да, был такой. Не назвал своего имени и не сказал откуда. Говорит, приехал искать отца, который, по его словам, живет в Москве…
Через час Григорий Романович сидел в небольшом уютном кабинете начальника детского приемника.
— Вот объяснение этого мальчика. Взгляните, Людмила Васильевна.
Начальник детского приемника Людмила Васильевна — приятная молодая женщина лет тридцати трех, почти все время ходила по кабинету, двигалась как-то изящно и плавно и совсем не была похожа на начальницу казенного учреждения. На ней был темный костюм джерси с матовыми пуговицами и черные туфли на высоких каблуках. В прическе было что-то чуть-чуть кокетливое, но в то же время удерживалось на грани строгости, соответствующей положению и должности Людмилы Васильевны.
Она взяла бумагу, надела очки и стала вслух читать объяснение беглеца:
«Я, Сергей Мурадов, жил под Иркутском в сибирской деревенской местности. Жили мы двое с отцом в лесу, а матери у меня не было. Отец сильно верил в бога, заставлял меня молиться и не разрешал учиться грамоте. Он хотел сделать меня божественным человеком, с чем я не был согласен. Я прятался от отца на чердаке, там научился читать и писать. Дальше не было мочи терпеть издевательства и отцовские побои. Я облил керосином дом, подпалил спичками, а сам сбежал. Прошу не вертать меня обратно домой, приютите где-нибудь в хорошем месте. Мурадов Сергей».
Людмила Васильевна взяла красный карандаш, размашисто подчеркнула ошибки в записке.
— Всего три ошибки: две запятых и в слове керосин вместо «е» написал «и». Сколько ему лет?
— Двенадцать, — сказал Григорий Романович.
— Что вы думаете о нем?
— Мальчик чем-то встревожен и не доверяет взрослым. Не говорит правду, сочиняет наивные вещи.
— Неплохое образование получил на чердаке. Видать, не менее пяти классов окончил.
— И говорит хорошо, не по-деревенски.
— А что, если в самом деле дом поджег?
— Где-нибудь слышал сказку и переделал на свой лад. Верующий отец-мракобес и сын-бунтарь. На сочувствие бьет.
— На каком вокзале задержан?
— То-то и оно, что на Казанском. Пишет, жил под Иркутском, а не знает, что из Иркутска в Москву на Казанский вокзал не приезжают. А второе тоже выдает его. Спрашиваю в столовой, какое кушанье любишь? А он говорит: плов с бараниной и компот с урюком.
— Вот так сибиряк, — усмехнулась Людмила Васильевна. — Выходит, из Средней Азии приехал?
— Скорее всего так, — сказал Григорий Романович. — Да и фамилию не свою написал: сам типичный русак, а пишет Мурадов. Фамилия никак не сибиряцкая.
— На вокзал звонили?
— Звонил. Им тоже ничего не сказал, даже имени не назвал. Путал следы, молол какую-то чушь, будто приехал в Москву искать родного отца. А нам пишет, что спасался от верующего отца.
— И в одной и в другой версии — отец. Только нам говорит, что бежит к отцу, а тут пишет, что спасается от отца. И там и тут — отец.
Людмила Васильевна подошла к окну, отодвинула занавеску. Отсюда ей был виден двор с высоты второго этажа. Во дворе дети разного возраста подметали дорожки, убирали мусор.
— Он здесь? — спросила Людмила Васильевна.
Григорий Романович
