С решеньем не спеши, не отвергай души,
питаемой мольбою!
На утренней заре в росистом серебре
поблескивают травы.
Поют дрозды, звеня, но гонит страх меня
из ласковой дубравы.
Он душу истомил: вдруг я тебе не мил?
И горше нет отравы.
(Р. Дубровкин)
ТРЕТЬЕ,
в котором поэт благодарит Купидона за его милость: за то, что он разбудил в Целии любовь и отдал ее ему
На ту же мелодию
О щедрый бог любви, пожар в моей крови
погас бы без ответа,
Но вопреки себе ты внял моей мольбе,
врачуя сердце это!
Прошу тебя и впредь за сердцем присмотреть
влюбленного поэта!
Щемящую тоску из раны извлеку —
нет стрел ее жесточе.
Не в первый раз они мне омрачают дни
и отравляют ночи.
Прощайте, стыд и боль. О Целия, дозволь
твои увидеть очи!
Сойдут с полей снега, и вновь пестры луга,
сады цветут повсюду.
Пусть светит солнце, пусть бежит из сердца грусть —
весной я позабуду,
Как маялся в тоске от милой вдалеке,
и всех счастливей буду!
Блаженную звезду я в небесах найду,
лучом ее согретый.
Незрима для других, о чувствах дорогих
хранит она секреты.
Унынию чужда, алмазная звезда
всегда подскажет, где ты!
Взгляни по сторонам — земля открыта нам,
как дом гостеприимный.
На краткий срок она для счастья нам дана,
для доброты взаимной.
Так будем жить мечтой о красоте святой,
любви слагая гимны!
(Р. Дубровкин)
ЧЕТВЕРТОЕ,
в котором поэт описывает купание Целии и сверх того говорит о ее стройности, добронравии и красоте
Смотрю я сам не свой: завесой дымовой
бассейн окутан дальний.
К служителю иду и разъясненья жду:
откуда дым в купальне?
«Купалась, — был ответ, — там Целия, и нет
занятия похвальней!
Но так она страстна, так разгорячена,
что воды стали паром,
И как павлиний хвост, как семицветный мост,
пылают плечи жаром!»
«Ах, Целия моя! — в восторге крикнул я, —
люблю тебя недаром!
Как солнце над водой за облачной грядой
струит потоки света,
Так сквозь прозрачный газ, невидимый для глаз,
под стать речам поэта,
Тяжелых кос отлив течет, нетороплив, —
блажен, кто видел это!
И драгоценный крест, какого у невест
и во дворце не встретишь,
Сверкает на груди! — О Целия, сойди,
ты ярче солнца светишь!
Погаснет, как роса, других девиц краса,
а ты и не заметишь!»
(Р. Дубровкин)
ПЯТОЕ,
в котором поэт говорит о муках своей любви к Целии, сравнивая эту любовь то с мельницей, то с колоколом
Влюбился я едва и словно в жернова
попал по чьей-то воле:
Мой гнев, мою тоску в бесцветную муку
они перемололи.
Текучий груз несу: бежит по колесу
поток любовной боли.
Душа моя что медь — ей только бы греметь
и разливаться звоном.
Во все колокола трезвонить начала
любовь в стихе бессонном.
Но к грому не привык мой песенный язык
и отвечает стоном.
Стоцветно в хрустале на праздничном столе
играет отблеск рая.
Так сердце у меня от страстного огня
пылает, не сгорая.
Подобно хрусталю я пенюсь и киплю,
наполненный до края.
In eandem fere sententiam[96]
Судьба играет мной, что куклой на шнуре,
Без слов покорствую слепой ее игре,
Дрожу, как конопля в снедающем костре.
Твой облик неземной во сне и наяву
Преследует меня, подобно колдовству,
Не женщиной тебя — богиней назову!
(Р. Дубровкин)
ШЕСТОЕ,
в котором поэт горюет в разлуке с возлюбленной, тревожась за нее и сравнивая ее со своей душой
Страдалец во Христе в молитвах и посте
проводит жизнь земную,
А я стеной стою за Целию мою,
о ней одной ревную:
Не дай вам Бог узреть, как дьявол ловит в сеть
красавицу иную!
Печален мой удел — я сердцем оскудел
с возлюбленной в разлуке.
Куда пойду теперь? Кто мне откроет дверь?
Чьи обогреют руки?
Будь проклят скорбный час, разъединивший нас,
виновник этой муки!
Что странного, когда, веселости чужда,
душа о смерти просит?
Но смерти нет пока — лишь смертная тоска
отвергнутого косит.
Лишь смерть, как верный друг, спасение от мук
влюбленному приносит.
(Р. Дубровкин)
СЕДЬМОЕ,
в котором поэт описывает горюющую Целию
Рыданья соловья в лесу услышал я
задолго до заката,
Людской он проклял род: птенцов его, сирот,
пастух унес куда-то.
Так Целия в тот день, бесплотна, точно тень,
оплакивала брата.
Но от рассветных рос красней бутоны роз,
бесцветные вначале.
От чувственной тоски прекрасней лепестки,
поблекшие в печали.
Так Целии черты печатью красоты
прощанье увенчали.
От скорби роковой поникла головой,
на гроб роняя слезы.
Так смотрится в поток надломленный цветок,
когда стихают грозы.
Так бусинки росы в смиренные часы
дрожат на листьях розы.
(Р. Дубровкин)
ВОСЬМОЕ,
в котором поэт терзается беспричинными подозрениями
Покоя не найду, измаявшись в чаду
нелепых подозрений.
Не замолить греха ни пылкостью стиха,
ни жаром уверений:
За темный этот бред достойной казни нет —
я всех людей презренней!
