Темнело. В этом морозном краю зимой темнело куда раньше, чем на юге, и это тоже раздражало Ситиллу, которая не любила темноту. В темноте слишком легко спрятаться. Вот, например, как сейчас: в доме не огонька, одна только кромешная тьма.
Йон взялся за потемневшее от времени кольцо на двери и громко постучал.
— Остаётся надеяться, что хозяйка ещё не отошла ко сну, — слегка насмешливо сказала Ситилла.
— Такие, как она, не спят ещё долго после заката.
Дверь открылась.
На пороге стояла немолодая женщина с тенью усталости на лице. Нет, не усталости — бесконечного отчаяния и нежелания жить. Йон уже видел такие лица. У тех, кто годами сидел в тюрьме.
Она молча смотрела на гостей, не проронив ни слова.
— Меня зовут Йон Винтерсон, — осторожно проговорил теург. — Это Ситилла из Таур Дарг, Багровый орден. Нам нужно поговорить с Роной.
Всё так же безмолвно травница посторонилась, пропуская его внутрь, и указала рукой в дальний угол. Дом был построен давным-давно, когда никто ещё не задумывался о необходимости делить помещение на комнаты, и травница делила жильё с теми, кого лечила.
Но сегодня здесь была только Рона.
— Уходи, — сказала она.
— Я не уйду.
— Зачем ты здесь?
Йон смотрел на неё и не узнавал. Девушка, которую в мыслях он прежде сравнивал с огненным всполохом, теперь походила на кусок льда. Повязка на глазах, пропитанная какой-то мазью, бескровные губы. Только едва вздымающая от дыхания грудь указывала, что девушка ещё жива.
И волосы, вдруг понял Йон. В её волосах пробивалась седина.
— Я хочу знать то, что знал Магнус Эриксон.
— Всего-то, — она скривила губы. — С тобой есть кто-то ещё.
— Ситилла из Таур Дарг, — повторила Проклятая, садясь на колченогий табурет рядом с кроватью. — Я расследую гибель Дунстана Фьёрмгардского и его невесты.
Рона слабо улыбнулась.
— Магнус не делал этого, — прошептала она.
— Я понимаю, — мягко ответила Ситилла. Наверное, надо было сказать что-то сочувственное, но как утешить юную девушку, которой совсем недавно выжгли глаза? Она не умела находить таких слов. — Скажи, мог ли кто-то быть виновен в смерти этих людей?
Молчание. Долгое, тревожное — но Ситилла терпеливо ждала. Ждал и Йон.
— Дунстан был язычником, — наконец проговорила Рона. — И пытался помочь Магнусу… в его деле. Магнуса пытались убить люди Эльфгара…
Бойня в гостинице Хоул, поняла Ситилла. Наблюдатель говорил, это было разбойное нападение, но и ему, и Проклятой такое объяснение показалось слишком уж нелепым.
— …и в конце концов Дунстан сказал, что виноват шериф. Но не успел ничего сделать. Может, Эльфгар и сына убил. Я не знаю.
— Если Эльфгар виновен, им займётся суд.
— Пускай. Мне уже всё равно.
И ей и правда было всё равно. Ситилла сомневалась, что Рона вообще захочет жить после того, что с ней сделали. Слишком уж она походила на травницу.
— Что ж, благодарю, — Ситилла поднялась. — Мейстер Винтерсон?
— Я, пожалуй, ненадолго задержусь. В отличие от вас, я хочу помочь.
— Я не могу ничего сделать для неё. Впрочем… обращайтесь за помощью, если потребуется.
Она шагнула к двери и бросила через плечо последний взгляд.
— Не люблю, когда так калечат красивых девушек.
***
Йон выходил из дома травницы с тяжёлым сердцем.
Он пообещал Роне заботу и уход в Дейре, когда та сможет выдержать поездку. Он не чувствовал ответственности за неё — но просто не мог бросить девушку на произвол судьбы. В конце концов, Магнус спас ему жизнь, и помочь его ученице — меньшее, что он мог бы сделать.
Но Рона будто не слышала его. Ушла в себя, а может, заснула. Что ж, и такое бывает. Она и так пережила достаточно — лучше уж вернуться к этому разговору, когда шок пройдёт. Если, конечно, он пройдёт вообще.
— Навещал больную? — вдруг услышал он, сходя с крыльца. Хрустнул снег под мягкими сапогами, и из темноты на свет шагнула молодая женщина.
Вампир сразу узнал Альму, хоть и видел её всего раз. Слишком ярким было впечатление от всадницы, мерно покачивающейся верхом на гигантском волке. А ведь он вырос на Севере, но всё равно никогда не видел ничего подобного.
— Что тебе нужно? — вместо ответа спросил теург.
— Поговорить.
— Не хочу я с тобой разговаривать.
— А придётся, восьмёрник. Или мне стоит звать тебя фальшивым восьмёрником?
Значит, подслушала, мрачно подумал Йон. Но как, если они с Ситиллой шли по открытой местности?
— Ворон. Мог бы и догадаться.
— Что тебе нужно? — снова спросил Йон, перебирая в уме боевые трансфигурации. А хватит ли ему сил соперничать с Альмой? Наверное, да. Если он будет достаточно быстр. Гоэтия ведь не просто так требует времени…
— У меня к тебе предложение.
Он ждал.
— Я знаю, зачем ты приехал сюда, — медленно проговорила Альма. — Некроманты. Верно?
Отрицать это не было смысла.
— Верно. Что с того?
Наверное, всё же огонь. Ожоги помешают ведьме сконцентрироваться и сделать всё, как нужно. А без этого её заклятья не подействуют. Разве что у неё есть заготовки — тогда дело плохо.
— Ты нашёл здесь только Магнуса Эриксона, да и того уже потерял. Но ты ведь искал не просто некромантов — ты искал силу, которая может помочь Чёрному королю против Окты. Я — такая сила.
— Не слишком ли сильно сказано?
— Тебе мало было осквернённого волка? Я могу и больше, только скажи.
— Да, волк был хорош, — признал Йон. — Но у нас ведь есть и другие ведьмы. Шесть ковенов.
— Пять. Я уже три года как глава ковена Фьёрмгарда.
Это застало теурга врасплох. Он как-то позабыл, что за всё время учёбы почти не получал новостей из Хельвега, а то немногое, что могла ему рассказать Хильда, никак не касалось жизни ведьм. Да он бы, наверное, и не поверил в такое. Сколько лет этой девушке? Двадцать пять? Двадцать семь? В таком возрасте претендовать на место у верхушки власти…
— Но как? — выдавил он.
— Очень просто. Ты слышал о падении ковена Южной марки? Окта выжила их со своих земель, отняла резиденцию и превратила её в храм. Ведьмы оттуда перебрались сюда, начали делить власть, ну и… наши старушки передрались, поубивали друг друга, а власть досталась мне.
— И никто не оспорил?
— Они пытались.
О судьбе тех, кто пытался, Йон спрашивать не стал. Он давно уже разочаровался в умениях хельвегских ведьм, и даже не рассматривал их как возможных союзников, так же как и Гирт. В его глазах ведьмовские ковены доживали свой век, играясь с дурацкими ритуалами, тогда как будущее прогресса было за теургией. Именно поэтому Йон первым из хельвегских язычников надел восьмиконечную звезду и поехал учиться — чтобы принести на север знания.
