Пока они шли обратно в город, сомнение заполняло даже темноту вокруг — невысказанный, еще не облекшийся в слова, но такой важный вопрос.
Глава 9
Пять дней спустя, ранним утром Даниил сидел в засаде — там, где начинался подъем в гору. Солнце палило немилосердно, но ладони юноши покрывал холодный пот. Тот, кого он поджидал, мог показаться в любую минуту. Первый раз предстоит действовать в одиночку. Значит, никак нельзя напортачить.
Что сомневаться, неудачи ждать неоткуда, иначе Рош бы его не послал. Даниил догадывался — вожак ищет примирения, хочет расплатиться за починку кинжала. Но в то же время — это испытание. Рош каждого так испытывает — годится человек или нет.
— Он будет один, — наставлял юношу Рош. — Всегда путешествует в одиночку, старый скупердяй. Выбирает незаметные тропинки. Делает вид, что бродяжка, попрошайка, клянчит кусочки хлеба у всякого, кого встретит. А у самого денег — только захоти, хватит дворец тетрарха купить. Живет как нищий и что ни месяц тащит через горы мешок с золотом, переправляет другу, а тот покупает ему земли в Антиохии. В один прекрасный день он исчезнет навсегда и до конца жизни будет жить словно царь. Но для начала пусть расплатится со мной. Нынешний мешок пойдет в мою пользу.
Такова справедливость в понимании Роша, ему по вкусу подобные забавы. Послушать его, так он оказывает Даниилу любезность, посылая его на дело. Впрочем, и сам Даниил в общем-то согласен с вожаком. Негоже этому скопидому нежиться по-царски в Антиохии, когда остальные, такие же, как он, евреи, горбатятся на полях и живут впроголодь. Кроме того, всё надо сделать по-быстрому. Напугать его хорошенько на безлюдной тропе, и пусть идет дальше подобру-поздорову, но сперва — небольшое пожертвование в пользу борцов за свободу. Справедливо, что ни говори. А все равно, в животе как-то неуютно.
Прождав почти час, Даниил заметил — кто-то приближается. Он вжался в землю за большим валуном. Странник медленно, тяжело дыша, карабкается в гору. Любого могут обмануть лохмотья и нетвердая походка. У Даниила чуть-чуть полегчало на сердце — старик ведь и сам обманщик. Когда старый скряга поравнялся с валуном, юноша выскочил из засады.
Старикан не сопротивлялся. Сжался в комочек, упал на колени, стонал, клялся — у него за душой ни полушки. Даниил рывком поставил его на ноги, схватил висящую на поясе сумку. В ответ — удар, неожиданный, словно бросок змеи. Даниил успел краем глаза заметить блеск кинжала, перехватил руку. Глаза старика сверкнули холодным пламенем. Безмолвная борьба длилась недолго. Откуда в нем такая силища, на вид — кожа да кости? В левой руке мелькнул второй кинжал. Даниил увернулся, один могучий удар кулака — и старик опять распластался на земле. Даниил с трудом перевел дыхание, нагнулся, ощупал кушак. Ага, мешок с деньгами тут — увесистый такой. Он засунул мешок в свой пояс и пошел прочь. Дело сделано.
У поворота тропинки обернулся. Что такое, старикан все лежит без движения. Вдруг в голове всплыло давно забытое воспоминание — и как будто под дых ударило. Даниил застыл на месте, его затошнило, да, именно так. Он еще совсем маленький, проснулся как-то раз поутру, а дедушка, как этот, лежит на циновке, шапочка-ермолка соскочила, видна розоватая лысина, тощая шея торчит, словно у цыпленка-недоростка.
Проклятый Рош! Даниил помнил приказ вожака. Уходить как можно быстрее. Он оглядел каменистый склон. Если кого-нибудь послали за ним приглядывать, то-то будет смеху потом в пещере. Но не может же он оставить старика на дороге, совсем одного. Так на дедушку похож. Даниил повернулся, бросился к старикану, наклонился, горло от ужаса перехватило. Приложил ухо к лохмотьям на груди. Нет, под тощими ребрами чуть слышно бьется сердце. Поднял старика, отнес к краю тропинки, в тень большого валуна, сел рядом и стал ждать.
Прошло немало времени прежде, чем тот пришел в себя. Моргнул, повернул голову, в глазах ужас.
— Лежи спокойно, — сердито, почти грубо крикнул Даниил. — Я тебя не трону. Погоди, пока получше станет.
Но старик не стал ждать, вскочил, попятился.
— Стой, — окликнул его юноша. — Вот, возьми, может понадобиться.
И он бросил старику один из кинжалов, совсем недавно угрожавших его жизни.
Даниил наблюдал за стариканом, пока тот семенящей походкой тащился вниз по дороге, откуда только что пришел.
Вернувшись в пещеру, Даниил бросил мешок с золотом к ногам вожака. Рош подхватил, взвесил на заскорузлой ладони, перебросил на другую ладонь, потянул тесемки, поток золотых монет полился на камень. Рош прихлопнул рукой одну-две, что пытались укатиться.
— Неплохая добыча — на одно утро хватит. Небось, теперь локти кусает, старый осел, — позлорадствовал вожак.
Даниил стоял, не говоря ни слова.
— А где его кинжал?
Юноша бросил кинжал на землю. Он знал, что предстоит. Вожаку уже все доложили, сомневаться не приходится.
— А второй?
— Ему отдал. Негоже человеку пускаться в путь без кинжала.
Рош бросил насмешливый взгляд из-под густых черных бровей:
— Что, разжалобил своим нытьем? Я-то думал, ты поумнее будешь.
Даниил молчал.
Рош повертел монету между двумя грязными пальцами:
— Думаешь, он тебя поблагодарит за заботу? Вот встретишься с ним в городе — узнаешь. Надо было его прикончить.
— Ты мне не приказывал убивать, — угрюмо буркнул Даниил.
— Думал, сам сообразишь. Уж больно ты чувствительный. Боишься кровь чуток пустить?
— Мне нужна кровь римлян! — у Даниила лопнуло терпение. — Мы что — с евреями воюем?
Рош запихнул монеты обратно в мешок, затянул тесемки, поднялся на ноги. Глаза сверкают гневом, но голос спокойный:
— Глупец! Будет тебе римская кровь! Совсем ничему тут, со мной, не научился? Все такая же дубина неотесанная — хочешь победить римлян голыми руками? Нет, нам нужны солдаты, оружие и провиант. А они стоят денег — и немалых.
Заруби у себя на носу, раз и навсегда: мы берем деньги везде, где можем.
Губы Даниила крепко сжаты, глаза смотрят в утоптанную землю пещеры.
— Думаешь, этот старый скряга даст деньги на свободу Израиля? — продолжал вожак. — Да он с жизнью расстанется раньше, чем с деньгами! Не заслужил он — умереть достойно, жизнь положив за страну. О чем вообще речь — одним стариком больше, одним меньше.
Внезапно, как это уже бывало, настроение Роша изменилось. Шагнул ближе, положил руку юноше на плечо.
— Знаю, о чем ты думаешь, — уже спокойней бросил он. — Лучше не убивать, когда можно. Есть в тебе этот изъянец, слабина такая — мягкость твоя. Все эти годы к тебе приглядываюсь — и вижу. Будто пустоты в литье. Или выбивай ее из себя — молотом, как при ковке металла, или тебе с нами не по пути. Придет день, будет не до мягкости.
