29
Сомнительные встречи
Просыпаюсь в шесть вечера и принимаю два аулина на пустой желудок. Звоню Бруне в офис — сегодня день ее рожденья — и хриплю:
— Поздравляю.
— Ты говоришь так, — отвечает она, — словно приносишь соболезнования.
— Не обращай внимания, у меня шейный артроз.
— Ты прочитала мой е-мейл?
Мы договариваемся о вечернем праздновании дома у Мартины. Прежде чем отправиться туда, колеблюсь и торможу:
— Бруна, вот еще что…
— Что?
— Что такое экстремальный секс?
— Если этого не знаешь ты, чьим ремеслом является…
— Ты права.
Вешаю трубку и размышляю.
Я провожу жизнь, разглядывая всевозможные сексуальные сцены, скольжу взглядом по оргиям на мониторе в «Магии», и все-таки…
Нет, я знаю, меня раздражает жало ревности. Вообразить Эмилио в постели с женщиной, или, того не легче, влюбленным в женщину… Я не принимала такую возможность в расчет, не так скоро, не для него.
В моей жизни секс всегда отчуждал мужчину… Не знаю почему, но именно так происходило. Что мне делать? Поцеловать Эмилио на эскалаторе в аэропорту? Сказать, что готова трахнуться с незнакомцем и сбежать, рискуя жизнью? Что за хрень, Габри, чертовы сериалы…
Время аперитива призвало меня обратно в строй. Звоню в пару мест, натягиваю полуботинки и шерстяной зеленый костюм, проверяю губную помаду, хватаю куртку и сумку и вылетаю из дома быстрее ракеты.
Выезжая на дорогу к центру под мелким теплым дождем, словно тончайшим слоем сахарной пудры, с грустью думаю, что бары снова открылись и что грядут холодные времена и сомнительные встречи, и недурно было бы их отсрочить.
Паркуюсь на улице Маскарелла и вхожу в «Обнаженного», в кибер-пространство, где стены покрыты граффити и вовсю голосит Скин.
У стойки бара парень, который только что опубликовал книгу в соавторстве с Мондадори, рядом другой, певец, который дошел аж до Санремо; за ним режиссер клипов, автор бульварных романов, диджей, начинающий вокалист, специалист по связям с общественностью, художник граффити, чемпион по роликовым конькам, наша новая знаменитость, секретарь производства, некий ассистент…
Заказываю пиво и оглядываюсь вокруг. Да уж, нечего сказать, здесь вздыхают только нарочито, в неприглядном желании выделиться. Я могу отправиться в «Хорек» или в «Розарий», но что найду там? Местных журналистов на задних лапках, карьеристок в женских костюмах с фирменными логотипами, которые одно время читали Симону де Бовуар, вольнодумцев, которые занимают место старой гвардии, блестящих демагогов всех видов и возрастов, язвительный сарказм пришедших в упадок членов городской управы, пластическую хирургию приличного общества, наглость молодых менеджеров «Прады» или «Найка», бывших революционеров, что теперь преподают йогу или тайдзи, доморощенных комиков, которые проложили себе дорогу на телевидение… Ладно, останусь тут.
— Эй, как ты? — спрашивает у меня удачливый писатель. — И твои «Мажорные аккорды»?
Поправляю его:
— «Минорные».
— Извини, еще не читал.
— Подступаю к подводным рифам следующего…
— А у тебя хороший агент? Могу кое с кем познакомить…
Поворачиваюсь к нему спиной, плачу бармену за пиво и выхожу из «Обнаженного».
30
День рождения Мартины
Приезжаю к дому Мартины к десяти.
Многие из приглашенных уже собрались в большом зале, где все благоухает ладаном и сандалом, меблировка в стиле модерн с островками антиквариата тут и там; торшер и восточные коврики скрывают паркет, а на палисандровом столике, меж двух серебряных канделябров, фотография в рамке: я, Мартина и Бруна в лицейские времена.
Каждый праздник, как и этот, начинается неторопливо. Час или больше в дверь то и дело звонят; те, кто прибыл раньше, принимают новых гостей, а Бруна в углу разворачивает подарки. Фульвио весь в моем распоряжении — Виргиния осталась дома с ребенком, — и мне не нужен никто другой. Не в силах оторваться от длинного банкетного стола, мы наливаем и смешиваем напитки, не забывая закусывать тартинками и заварными пирожными.
Фульвио к лицу отцовство, он похудел и бросил курить. Рассказал, что не может больше читать и ходить на рыбалку, нет свободного времени, но зато есть сын. Для них с Виргинией настали хорошие времена. Иногда в полдень малыша оставляют дедушке с бабушкой, и родители удирают в кино, как парочка подростков в вольные степи. Все в конце концов уладилось.
— Нужно перестать постоянно думать о том, что все конечно, — говорит он, — лучше жить, как есть, и пусть все идет, как идет…
Неожиданно нарисовалась Вероника с парой подруг. Перешучиваются намеками, понятными только им, стоят кружком и разбрасывают на коврике Мартинины компакт-диски с музыкой нью эйджа, причитая, что нет ничего современного.
Боб входит в салон с роскошным букетом. С ним Бертоли и Мари Джейн, англичанка. Я обнимаю его и приглашаю угощаться выпивкой. Что за праздник, если никто не напьется? Предупреждаю Бертоли, что этим вечером не хочу слышать брюзжания, и пихаю его локтем, одобряя Мари Джейн.
— У нее один недостаток, — сознается тот, — слишком хорошо говорит на итальянском.
Коллеги Бруны похожи на клонов: повседневная служебная форма, абсолютно незапоминающиеся лица. Джанни Рамацца, настройщик Мартины, наоборот, настолько эксцентричен, что мне даже нравится. Занявший диван из черной кожи, «настройщик», в охряной рубашке с волевым взглядом, водопадом бесконечных золотых цепочек на шее, больше похож на мафиози, чем на медиума.
— Дерьмо, — ворчит Вероника, подходя, — самые новые диски у твоей психованной подруги — «ПФМ»?
Смеюсь и дергаю ее за хвост:
— Ты уже хочешь уйти?
— Нет, — говорит соседка, тыча пальцем в девушку в мундире полицейского, которая развалилась в кресле. — Барбаре здесь нравится.
Водка-оранж размыла мою проверенную четкость суждений. Я подхожу к группке коллег Бруны и спрашиваю их, до каких лет та дожила.
— Столько не живут, — отвечает Бруна.
А они хором:
— Давай, ну же, скажи!
— Тридцать шесть.
— Это неправда, ей не тридцать шесть, — вступаю я.
Бруна таращит глаза:
— В каком смысле неправда?
— Правильнее сказать, что тебе не больше тридцати пяти.
— То есть как это?
