чем закрыть ее и исчезнуть в переполненном доме.
Вот тебе и «маленькое сборище» Адрианы.
Я мог бы сказать ей, что это произойдет…
Любитель.
Я сажусь на шаткий металлический стул в патио и проверяю время. Прошло три минуты, почти четыре. Проходит еще две, пока она возвращается, и на этот раз она несет два стакана.
— Двойная порция? — спрашиваю я.
Она ставит один передо мной.
— Решила налить тебе еще, пока я на ногах.
Это пиво слабое. Вода в моче. Но жест милый… и определенно многообещающий.
— Тебе не нужно было этого делать. Но спасибо, — я выливаю свое теплое, полупустое пиво через край и ставлю новый стакан в старый.
— Не пытайся ничего в этом выискать. Я все еще не решила.
— Конечно.
Шеридан садится на стул рядом со мной, теплый свет домашних ламп купает ее в мягких тенях.
— Это больно? — она указывает на мою бровь. — Двойной пирсинг?
— Чертовски. Но только несколько секунд. Потом все проходит, — я могу придумать миллион вещей, которые болят сильнее, чем две штанги в брови.
— А что насчет этого? — Шеридан проводит кончиками пальцев по моему рукаву с татуировками. Последние полтора года я работал над этим, и сейчас я почти полностью заполнил эту руку — к большому огорчению моего отца. Именно поэтому он заставляет меня надевать рубашки с длинными рукавами на мою «стажировку», даже когда на улице сто градусов.
— Терпимо, — говорю я.
Я не говорю ей, что я один из тех редких чудаков, которые наслаждаются болью. Беспрестанные микроскопические уколы. Боль. Жжение.
— Боль заставляет меня чувствовать себя живым, напоминает мне, что я сильнее ее. А что насчет тебя? Что-нибудь прячется под этими милыми сарафанчиками?
Я бы съел свой гребаный кулак, если бы она сказала, что у нее пирсинг в сосках.
Шеридан смеется, пожимая плечами.
— Ничего. Я довольно скучная. Только сережки в ушах.
— Может, нам стоит что-то с этим сделать, — я беру напиток.
— Я пас. Этой осенью я поступаю в школу медсестер, а там довольно строго относятся к подобным вещам. Свежий пирсинг и все такое. Они даже не хотят, чтобы мы пользовались лаком для ногтей. Это связано с гигиеной. И школьной политикой.
— Где ты учишься?
— Общественный колледж Бриардейл, — говорит она. — В паре часов отсюда.
— Я знаю, где это. Я учусь в Бекслере… примерно в часе езды к югу оттуда. Старик заставляет меня изучать бизнес. Он убежден, что без практического образования я ничего не добьюсь.
Он и не подозревает, что значительная часть ежемесячного пособия, которое он вносит на мой счет, идет прямиком к сверхуспевающим умникам, которые посещают большинство моих занятий онлайн. Я могу получить десятистраничную научную работу за триста баксов с уведомлением за сорок восемь часов. Это действительно потрясающе. И я не чувствую себя виноватым. Идиоты с шикарными дипломами создали несовершенную систему. Я делаю то, что сделал бы любой человек с двумя мозговыми клетками и толстым банковским счетом, если бы его заставили пойти в какой-то заоблачно дорогой колледж в гребаной глуши.
— Это менталитет старой школы, — говорит Шеридан. — Они думают, что высшее образование — это все, но любой может добиться успеха и без него. Многие люди недооценивают наше поколение, но мы еще молоды. У нас еще есть время доказать, что они ошибаются.
— Это говорит девушка, выбравшая верный путь к карьере медсестры, — говорю я.
— Что плохого в уходе за больными?
— Ничего. Медсестры — ангелы, мать их. Я просто имею в виду, что ты не совсем выходишь за рамки, поэтому я нахожу твой совет… интересным.
— Ты прав. Но я хочу спасать жизни и помогать людям чувствовать себя лучше, и это способ сделать это. Это не лишает меня права иметь свое мнение о карьерных возможностях нашего поколения.
Я изучаю ее в лунном свете. Шеридан наблюдает за мной в ответ, впитывая мой взгляд, как будто изучает каждый угол моего лица.
— Так чем ты собираешься заниматься, когда закончишь школу? — спрашивает она.
Это не тот вопрос, который мне когда-либо задавали. По крайней мере, не лично мне.
Если спросить моего отца, он скажет, что я остригу волосы, выдерну пирсинг и пойду работать к нему. Этого и следовало ожидать. Быть одним из его верных солдат Монро.
Много лет назад дядя Род был правой рукой отца. Потом между ними начались неприятности, и отец решил заменить его на Гэннона, только что окончившего колледж. Податливый, уступчивый и отчаянно нуждающийся в одобрении отца. От него все еще пахло новоиспеченным выпускником.
Дядя Род до сих пор не оправился от предательства. Не могу сказать, что я его виню. Зная, как действует мой отец, уверен, что Рода трахали семью способами, начиная с воскресенья, больше раз, чем он может сосчитать.
Я скорее проткну себе яйца ржавым ножом для масла, чем проработаю хоть один день под началом Гэннона.
— Все еще пытаюсь разобраться в этом, — говорю я ей.
— Я полагала, что твой отец найдет для тебя работу в день окончания университета.
Я выдыхаю. Делаю глоток пива.
— Так и есть.
— Но ты не хочешь этого?
Прежде чем я успеваю ответить, звонит ее телефон.
— Извини, это моя мама. Две секунды, — сосредоточившись на экране, она набирает несколько быстрых сообщений, прежде чем откинуться на спинку кресла. — Хорошо, все в порядке. Она забыла, приняла ли она уже свои лекарства в четыре часа.
— Должно быть, тебе тяжело.
— Прости?
— Приходится быть родителем, — я указываю на ее телефон. — Всегда быть начеку. Это должно быть утомительно. Адриана рассказала мне о том, что твою маму госпитализировали в прошлые выходные. Я не знал, что она больна.
Шеридан прикусывает внутреннюю сторону губы, не отрывая внимания от потемневшего экрана телефона.
— Я серьезно насчет помощи, — добавляю я.
Правда, я не жертвую на благотворительность. Мой отец говорил, что чаще всего девяносто два цента из каждого доллара, который
