она пробивается к ее мерцающим радужкам.
— Ты знал, что я буду здесь, не так ли? Адриана сказала тебе. Я знаю, что говорила. Я собираюсь убить ее…
— Вообще-то, я понятия не имел, придешь ли ты.
Я просто надеялся.
Я ездил взад и вперед мимо дома, пока не увидел ее машину снаружи, а потом ждал, чтобы приехать. Это преследование, но оно сработало. Потому что вот она. И я здесь. И все превращается в гребаные розы — в буквальном смысле.
Я делаю шаг к ней. Хонда начинает что-то говорить, но я останавливаю его убийственным взглядом. Когда этот имбецил пытается заговорить снова, прерываю его, прежде чем он успевает произнести первое слово.
— Сделай себе одолжение и убирайся отсюда к черту, — говорю я. — Имей немного гордости, парень. Твоя игра слаба.
— Август, — Шеридан замахивается на меня, хотя она все еще слишком далеко, чтобы дотронуться. — Не будь злым. Гарретт, мне так жаль…
Парень, не говоря ни слова, направляется внутрь. Я не уверен, сколько времени у нас есть наедине. Этот дом едва ли достаточно велик, чтобы вместить семью из пяти человек, а внутри уже, наверное, пара десятков человек, и ночь только начинается.
Перед тем как выйти наружу, я сунул парню в кепке, надетой задом наперед полтинник и сказал ему проследить, чтобы никто не ступил на террасу… но этот осел, похоже, покинул свой пост. Я должен был догадаться, что лучше не доверять пьянице, одетому как Эштон Катчер образца 2008 года.
— Клянусь жизнью, я не знал, что ты придешь, — снова делаю шаг к ней, пока ее сладкий аромат не заполняет мои легкие. И тогда я рисую крест на сердце. — Клянусь.
Шеридан закатывает глаза. По какой-то причине она мне не верит. Но это нормально. Я здесь не для того, чтобы убедить ее в чем-то. Я здесь только потому, что у нее есть единственное, что мне нужно, — ее частичка.
— Слышал, у тебя была плохая неделя, — я меняю тему. — Сожалею о твоей маме. Она сейчас в порядке?
Шеридан делает глоток, смотрит на меня — но сквозь меня, как будто ее мысли где-то в другом месте.
— Она сейчас дома.
Это не ответ на мой вопрос…
— Дай мне знать, если я могу что-то сделать для тебя. Все, что угодно, чтобы облегчить ситуацию.
Не теряя ни секунды, ее глаза возвращаются к жизни.
— Ты можешь нанять для нее помощницу по дому. Кого-нибудь, кто будет рядом, когда меня не будет. Если ты хочешь помочь, сделай это.
— Сделано.
Шеридан качает головой, фыркая через нос, прежде чем сделать глоток из своей чашки.
— Я не серьезно.
— Я серьезно.
Наши взгляды пересекаются.
— Я не жду, что ты — или кто-то другой — сделает это.
— Если это облегчит твою жизнь, я с радостью сделаю это.
Шеридан наклоняет голову, прищуривая глаза.
— Это чрезвычайно щедрое предложение, особенно если учесть, что ты ничего от этого не получишь. Какова твоя позиция?
— Позиция? Нет никакой позиции.
— Не лги мне, — ее кулак на секунду сжимается. — Нет ничего хуже в этом мире, чем ложь.
Я не знаю точно, сколько стоит помощник по уходу за больными на дому, но я уверен, что один день процентов с моего счета в трастовом фонде может покрыть целый месяц ухода.
Это буквально карманные деньги.
И если это означает добиться ее расположения и получить то, что я хочу, то это того стоит.
— Чего ты хочешь? — спрашивает Шеридан. — В чем выгода для тебя?
— Ты. Ты моя выгода. Разве это не очевидно?
— Я? — Шеридан прижимает палец к груди, ее полная нижняя губа опускается. — Я не понимаю. Ты можешь буквально заполучить любую, кого захочешь. Ты даже не знаешь меня.
— Для начала, я не хочу никого другого. И ты права, я не знаю тебя. Я знаю только, что всю жизнь мой отец говорил мне не приближаться к тебе ближе, чем на чертову милю.
— Так это бунтарство? Акт неповиновения?
— Вовсе нет.
Я никогда не был бунтарем ради бунтарства.
— Тогда что это?
— Разве имеет значение, что это такое? Ты сказала мне не лгать, и я просто сказал тебе, чего я хочу.
Шеридан скрещивает руки, и ее пиво выплескивается за край — она не замечает.
— Я просто пытаюсь понять, что ты предлагаешь и почему. Значит, если я пересплю с тобой, ты оплатишь услуги сиделки на дому для моей матери? Потому что… причины?
— Не беспокойся о моих причинах. И не думай об этом как о сделке. Я не покупаю твои услуги. Я просто хочу, чтобы ты смотрела на меня и не видела монстра. И если ты решишь трахнуть меня… что ж, тогда это будет выгодно для всех, не так ли?
Она колеблется.
— Могу я подумать об этом?
— Мое предложение истекает в полночь.
Я смотрю на свои часы. Если я чему-то и научился, будучи отпрыском безжалостного бизнесмена, так это тому, что тот, кто устанавливает сроки, всегда получает то, что хочет. Здесь у меня преимущество. И я сделал ей предложение, от которого глупо отказываться.
— У тебя есть два часа.
Теплый ветерок треплет ее волнистые светлые волосы по лицу.
— Мне кажется, я должна сказать тебе… Я не совсем… Я никогда не была с…, — говорит Шеридан. — Я имею в виду, я делала все, но…
Господи Иисусе Христос.
Она девственница.
Еще лучше.
Я не позволяю себе реагировать. Я подавляю свое возбуждение от перспективы обесчестить единственную дочь Роуз. Я больной ублюдок, но это покаяние давно назрело.
— Молодец, Розочка, — мой член напрягается внутри джинсов, пульсирует, но слишком темно, чтобы заметить это.
— Мне нужно еще, — Шеридан машет своим почти пустым стаканчиком и проходит мимо меня, направляясь внутрь. Она открывает дверь одним сильным толчком, впуская музыку и разговоры наружу, прежде
