если мы ближе подойдем, они улетят?
— Давай попробуем. Пошли, — говорит он, беря Оушен за руку, и они придвигаются к птицам еще на несколько шагов.
Оушен ступает осторожно, как Армстронг на Луне. Ближе, еще ближе.
— Папа, они нас вообще не замечают.
— Похоже, ты права.
Фламинго такого же роста, как и его дочь, каждая птица балансирует на одной розовой спице. Их оперенье розово-оранжевое, цвета лосося, цвета вареной моркови.
— Какие смешные птицы, — говорит Оушен.
Гэвин приседает, чтобы быть вровень с дочкой, но это движение дает птицам сигнал. Как по команде фламинго поворачиваются прочь и бредут по болоту в противоположном направлении, методично качая головами вверх и вниз, выуживая горбатыми клювами из воды сочных крабов и рачков. Они немного похожи на роботов, неуклюжие и одновременно невероятно изящные со своими петлеобразными шеями. И вдруг все как один раскрывают крылья, мгновенно превратившись в пушистое розовое облако. Бегут, набирают скорость, теперь они похожи на жирафов, мчащихся через саванны Африки.
Оушен от изумления застывает на месте, открыв рот. Все шесть птиц разгоняются, как маленькие самолеты, и взмывают вверх, не забыв убрать внутрь свои ноги-шасси.
Гэвин и Оушен стоят по щиколотку в теплой синей воде, глядя, как фламинго улетают прочь в сторону солнца. А когда птицы исчезают за горизонтом, переводят взгляд вниз, на воду. Оушен пристально вглядывается в зеркальную водную гладь, наклоняется все ниже и вдруг полностью погружает голову в воду.
— Оушен!
Его дочь стоит попой кверху, голова вместе с панамкой и темными очками — под водой.
— Да что же ты творишь! — Он дергает ее за руку.
Девочка выныривает, моргает, трясет головой, но не отвечает ничего. Потом закрывает голову руками.
— Ох, папа!
— Что еще за «ох»?
— Я просто хотела попробовать.
— Что попробовать?
— Быть птицей.
— Чокнутая девчонка!
— Если рыбы могут летать, может быть, я тоже смогу. Если эти птицы летают со своими ногами, почему я не могу?
— Потому что дети рождены ходить по земле.
— Но я ведь уже умею нырять. Умею дышать под водой.
— Ну, это совсем другое дело! — Он встречается с ней глазами.
Дочь выводит его из себя, ему хочется топнуть ногой, рявкнуть: «Хватить уже допрашивать меня!» — потому что частенько он и сам не знает ответов. Оушен ставит руки над головой треугольником, «я в домике», и смотрит так, как будто боится, что мир сейчас обрушится на нее.
Они едут дальше на юг, и снова на него наплывают воспоминания о времени «до», о том, каким он был, пока не рухнула стена, — наивным, счастливым. Ходил по дому босиком, слушал Нила Янга, а Клэр на улице готовила карри из краба. Пил утром на кухне кофе в шортах и футболке, счастливый семьянин, отец двоих детей. Совсем недавно жизнь шла так, как он мечтал. Ему это нравилось, он был центром своей семьи.
Гэвин с силой жмет на тормоз, взвизгнув, машина останавливается. Оушен снова открывает рот от изумления. Перед ними — целый городок розовых домиков. В них уже никто не живет, эта маленькая колония давно расселена. Когда-то крыши были покрыты пальмовыми листьями, а теперь сверху набит шифер. Стены некоторых домиков расписаны граффити, разобрать которые невозможно, то ли на голландском языке, то ли на креольском, где-то штукатурка отвалилась от стен. Домики, построенные из кораллового камня, такие же рыжевато-розовые, как фламинго, как будто их помыли морковным соком, громоздятся рядами в нескольких метрах от моря. Островки зеленой травы придают им вид опрятных коттеджей. В каждом домике два окна, через некоторые можно увидеть бирюзовое море.
На секунду Гэвина охватывает паника: «Как же это я забыл про цвет?! Вот это я недодумал…» Но они уже здесь, окруженные домами, что стоят по обе стороны дороги.
— Паааапа!
— Да-да, я знаю.
Домики крошечные, прямо игрушечные, точно они находятся на заброшенной детской площадке. Ему не хочется к ним подходить, ведь это знаменитые хижины, в которых на Бонэйре держали рабов. Но они все равно выходят из машины, пристегивают Сюзи на поводок.
Оушен медленно осматривает домики, заглядывает в окна, даже заходит в одну хижину. Гэвин встает на колени и тоже заглядывает внутрь. В центре домика — лужа. Как она здесь образовалась? Как вообще можно было тут спать, ведь ноги не помещаются в крохотном пространстве. Дочка прыгает внутри домика, стараясь достать до потолка, осматривает помещение, как будто примеривает на себя новое жилище.
— А кто здесь жил, папа? Другие детки?
— Нет.
— А кто?
— Мужчины, вроде меня.
Оушен не верит, смотрит с подозрением:
— Но ты же слишком большой.
— Люди, которые здесь жили, были не такие крупные, как я, но многие были высокими, их ноги не помещались внутри. Они не могли здесь ни встать, ни сесть.
— И могли только лежать?
— Да.
— Кто были эти люди?
— Рабы. Так их называли — рабы.
— Кто такие рабы?
— В основном черные люди из Африки. Их заставляли работать против воли. Бесплатно. Они искали соль на болотах, соль, которую приносит сюда из моря.
— Здесь жили черные люди?
— Да.
— Как Жозефина?
— Ну, Жозефина у нас работает далеко не бесплатно.
— Жозефина не поместится в этот дом.
— Да уж.
— Жозефина огромная!
Он кивает.
— Папа, здесь как-то странно…
— Как это, странно?
— Странно… понимаешь? Как… мама.
Гэвин морщится, отворачивается. Да, похоже…
Он тоже чувствует странность. Не надо быть суперчувствительным, чтобы уловить меланхолию этого кусочка суши, затерянного на краю острова. Хотя призраки замученных рабов не населяют их бывшие жилища, горечь и грусть очевидны. Здесь произошло так много трагедий, что само это место травмировано. И таких много в Карибском регионе — тут жили рабы, а там произошла резня, и ужас, горе, боль осели на камне, на стенах и крышах.
— Они прямо тут жили, на берегу моря?
— Да-да, здесь, на краю острова.
— А почему они не уплыли прочь, как ящерицы? Могли бы на деревьях уплыть…
— Думаю, кое-кто из них и пытался. Но у многих были семьи на севере, и раз в неделю им разрешали навещать родных в городке Ринкон.
— Знаешь, папа, я не хотела бы здесь жить. — Оушен говорит уверенно, как будто приняла решение раз и навсегда.
— Ну и хорошо.
— Здесь очень грустно.
— Согласен.
— Как мамочка. — Она выходит из хижины, садится на землю рядом с Сюзи, облокотившись о розовую стену, смотрит на ровное, безмятежно-синее море.
Так они и сидят втроем, подставив лица солнцу и морскому ветру. Он видит, что Оушен, как и он, пытается найти объяснение случившемуся: почему их дом снесло гигантской волной? Почему
