Я не клеветать пришла.
Н а з а р о в. Это хорошо. А вопрос о любви я готов обсудить, он интересный. Вот у Макаренко сказано: «Во все времена и у всех народов педагоги ненавидели любовь». Тяжелая фразочка, а? Но это о любви у подростков, между собой — тема отдельная. А по нашей теме в первом томе его сочинений можно прочесть, что Антон Семенович вроде бы с вами заодно: он против «припадочных добрых сердец», против «гипертрофии сердца» в педагогике. Он пишет, что это скоро выливается в борьбу за симпатии детей, за титул самого любимого учителя…
О л ь г а Д е н и с о в н а. Да-да-да! Это нам знакомо. Очень нездоровая обстановка создается.
Б а ю ш к и н а. Вот видите!
Н а з а р о в. Я-то вижу, но тут не точка, тут запятая! Потому что Корчак и Сухомлинский — тоже авторитеты дай бог! — те пишут другое…
Б а ю ш к и н а. Пусть они пишут, но у вас же есть какие-то определенные положения…
Н а з а р о в. Нету.
Б а ю ш к и н а. Ну, не положения, а… как это называется? Установки…
Н а з а р о в (почему-то весело). Нету. Вопрос открыт! Больше того: в другом месте сам Антон Семенович пишет: «Нет воспитания без личных привязанностей и симпатий». Во штука-то!
Б а ю ш к и н а. Что же вы хотите сказать, Кирилл Алексеевич?
Н а з а р о в. Да я жалуюсь просто. Вы — мне, а я — вам. Вы не знаете, как быть, и я тоже. Никто из корифеев не работал с нашей Мариной Максимовной и с ее десятым «Б», случай этот не разобран в педлитературе — так что трудно! А мое личное мнение — оно еще только складывается, я сам пока только и делаю, что вопросы задаю… Вот, может, Ольга Денисовна рассудит?
Б а ю ш к и н а. Ольга Денисовна?
О л ь г а Д е н и с о в н а. Я, знаете, согласна с Макаренко…
Н а з а р о в. Так он сам с собой не всегда согласен!
О л ь г а Д е н и с о в н а. Но, видимо, истина где-то посередине. Крайностей не надо — я только это хочу сказать.
Н а з а р о в. Да… негусто. А как вы представляете Марину Максимовну без ее крайностей? Это будет уже другой человек. Роза без шипов лучше, чем с шипами, это ясно… дело за малым: где ее взять?
Входит А л и н а.
А л и н а. Простите, Кирилл Алексеевич… Вы в курсе, что у вас в кабинете происходит?
Н а з а р о в. Да, знаю: «Маленькие трагедии».
А л и н а. Но они стульев натащили туда десятка два… телефоны отключили… Я думала, вы не знаете.
Н а з а р о в. Вы дозвонились родителям этого беглеца из шестого «А»?
А л и н а. Ой, нет еще… А в принципе, Кирилл Алексеевич, это забота инспектора детской комнаты милиции, для этого она там и сидит.
Н а з а р о в. Алина! Мы все оглянуться не успеем, как у вас свой пацан будет. И представьте, что он удирает в Симферополь, его ловят проводники… где-то за триста километров от дома, снимают с поезда, сдают в милицию… А школы это не касается, не ее забота! Тогда вы — как мать — понимаете: мальчик прав, бежать надо из такой собачьей школы!
А л и н а. Извините, Кирилл Алексеевич… я сейчас дозвонюсь. (Уходит.)
Н а з а р о в. Так что вам сказать, Клавдия Петровна? Обещаю, что мы подумаем, разберемся, с Мариной Максимовной побеседуем… Чувства ваши мы поняли, даже разделяем их отчасти — так ведь, Ольга Денисовна? Но эмоции и обиды — штука субъективная…
Б а ю ш к и н а. А вам факты нужны? Есть факты, к сожалению. Я не хотела до них доводить, но если без этого нельзя… (Она щелкнула замком на большом мужском портфеле, который имела при себе, и достала оттуда знакомый нам магнитофон.)
О л ь г а Д е н и с о в н а. Что это у вас, зачем?
Б а ю ш к и н а. Вчера Юля получила от нас этот подарок. И взяла его с собой на их воскресный… пикник! Там они его опробовали, записывали все подряд… Он у них не остывал, наверное… как только батарейки выдержали, не знаю.
Н а з а р о в. Ну и что же?
Б а ю ш к и н а. Сейчас услышите. Я же понимаю, Кирилл Алексеич: только первые дни работы — и сразу конфликт! Конечно, не хочется… А мне, вы думаете, легко было с этим прийти? Я принесла, держу в портфеле, а сама сомневаюсь… Но раз вы говорите «одни эмоции»… Ольга Денисовна, вы идите поближе, вам не будет слышно… Думала-думала: с кем посоветоваться? Муж на работе, а я как на углях все утро… Раз послушала, другой и поняла: ненормальные вещи там творятся! (Включила воспроизведение.)
Голос Алеши, под гитару:
«Сударь,
Когда вам бездомно и грустно,
Здесь распрягите коней:
Вас приютит и согреет искусство
В этой таверне своей…
Девушка,
двигайся ближе к камину,
Смело бери ананас!
Пейте, милорды, шипучие вина —
Платит искусство за нас!»
(Выключила.) Алеша Смородин исполняет! Что значит — платит искусство за них? И почему они «судари»… «милорды», с каких это пор?
О л ь г а Д е н и с о в н а. Да, неясно. Надеюсь, что «шипучие вина» — это только так, для рифмы…
Пленка тем временем перематывается.
Б а ю ш к и н а. Ну-ка, здесь посмотрим. (Включила.)
Голос Юли: «Антон! Поди сюда… Скажи что-нибудь! Чего тебе хочется? Ну?»
Голос Антошки, сына Марины: «Дядя Майданов, давай опять играть в какей».
Смех.
Б а ю ш к и н а. Вы поняли? Это моя Юля с ее малышом…
Опять перемотка. Назаров и Ольга Денисовна угрюмо молчат. Еще раз включение.
Голос Жени: «Странная вещь: информация ведь минимальная, так? А — действует!»
Голос Марины: «Женька, ты чудовище! Ну можно ли думать о количестве информации, когда тебе читают стихи?»
Голос Тани: «Все равно я чувствую, что для поступления это не подходит. Надо взять что-нибудь гражданственное, патриотическое…»
Голос Алеши: «Когда же люди поймут, Марина Максимовна? Когда они поймут, что нельзя выставлять свой патриотизм, чтобы тебе за него что-нибудь дали или куда-нибудь пропустили! Другие свои данные выставляй, пожалуйста; может, в Дом моделей возьмут… А это не надо!»
Голос Антошки: «Дядя Алеша сердится?»
Голос Майданова: «Ага. (Со вздохом.) Он идейный».
Щелчок. Выключение.
Б а ю ш к и н а. Это не то. Я еще плохо освоила эту технику, а то б я скорей нашла… (Включила.)
Голос Жени: «Марина Максимовна, вопросик можно?»
Голос Марины: «Попробуй».
Голос Жени: «Эмма Павловна — хороший, по-вашему, учитель?»
Б а ю ш к и н а. Вот! Я это искала.
Голос Алеши: «Брось, Жень. Отдохни сейчас от нее».
Голос Жени: «Да я каждый второй урок от нее отдыхаю! За дверью!»
Голос Марины: «Что-то я не пойму, о чем речь?»
Голос Алеши: «Все просто. Эмма Павловна чувствует, что Женька знает химию… ну, мягко говоря, не хуже, чем она…»
Голос Жени: «Пардон, я не хочу даже сравниваться! На проблемном уровне она не сечет абсолютно».
Голос Тани: «А по-моему, он сам виноват, Женька. Голгофа невредная женщина, не за что ее так доводить!»
Голос Марины: «Это у нее прозвище такое — Голгофа?»
