Лео нечужая… В общем, Лео Торнвилль объявил дядиного ребенка своим отпрыском и оформил это официально.
Сразу стало как-то легче на душе. Ведь да, всякое может случиться, и даже если не суждено нажить никаких богатств, пусть хоть родовое имя и герб кому-то достанутся.
Наконец, когда с оформлением завещания было покончено, Каурсэн передал юноше запечатанный канцлерской печатью документ и таинственно сообщил:
— Это ты откроешь и прочтешь после выхода в море. Можешь в море и выбросить. Это еще одна причина твоего участия в миссии. Благодари великого магистра… — Гийом не договорил и отправил Торнвилля собираться в поездку, чтобы Лео мог быть готовым отплыть завтра поутру.
Нечего и говорить, что Торнвилль не собирался ждать отплытия, чтобы вскрыть конверт.
Как только рыцарь оказался один в своей комнате в "оберже", тут же сломал печать и… прочитал весь тот ушат грязи, который на него оперативно вылил монах Фрадэн как на буйного еретика, подав всепокорнейшую эпистолию архиепископу Убальдини.
Архиепископ, поскольку дело касалось рыцаря, не пожелал вникать в это кляузное дело и передал донос в канцелярию великого магистра, а уже д’Обюссон, явно не пылавший любовью к Фрадэну, собственноручно начертал на хартии: "Оставить без последствий, для келейного вразумления". Последнее он и повелел осуществить вице-канцлеру Каурсэну, который предпочел для этого форму, описанную выше.
Конечно, трагедии не произошло, но было неприятно, и Торнвилль с чувством произнес в адрес монаха много желчных слов, которые нет смысла здесь воспроизводить.
Лео надеялся до отплытия перехватить где-нибудь Элен, но не вышло. Только зря прогулял почти до темноты, зато поздним вечером неплохо посидел с Джарвисом и Грином, поведав им про проделку монаха.
Обсуждая кляузу, все трое опять не скупились на желчные выражения в адрес монаха, а самым лестным, что тот мог бы услышать о себе, стала цитата из "Кентерберийских рассказов" Джеффри Чосера, которую, как оказалось, не только Торнвилль знал наизусть.
Сэр Грин охотно помогал вспомнить некоторые строки, когда Лео вдохновенно декламировал:
Коль братья с бесами одной породы,
Ну как бесовской им не знать природы?
Ведь, черт возьми, слыхали мы стократ,
Как брат один попал однажды в ад.
В виденье ангел с братом вознеслись,
И ангел вверх водил его и вниз,
Чтоб все мученья ада брат познал,
Но тот нигде монахов не сыскал, —
Одни миряне наполняли ад.
И ангела так вопрошает брат:
"О сударь! Неужель мы столь блаженны,
Что не для нас мучения геенны?"
"Нет, — молвил ангел, — здесь вас очень много".
И к Сатане пустилися в дорогу.
И видит брат, дойдя: у Сатаны
Хвост протянулся с парус ширины.
"Приподыми свой хвост, о Сатана! —
Промолвил ангел. — Покажи до дна
Узилище, монахи где казнимы".
И полуверстной вереницей мимо,
Как пчелы, коим стал несносен улей,
Тыщ двадцать братьев вылетело пулей
Из дьяволова зада и в облет
Омчали роем ада темный свод.
Потом, поспешно прилетев назад,
Вползли на место, в сатанинский зад,
И дьявол хвост поджал и замер снова.
Увидев ада горшие оковы,
Покинул брат загробные пределы,
И дух его вновь возвратился в тело
По божьей милости, и он проснулся,
И, вспомнив сон свой, въяве ужаснулся,
Зад Сатаны вообразив себе,
И плакал горько о своей судьбе[22].
Гуляки посмеялись от души, так что Фрадэн, верно, долго еще икал от подобного поминания о здравии, а наутро турецкая барка купца Ибрагима Хакима неспешно везла к вражескому берегу всю орденскую делегацию.
В состав делегации кроме Лео Торнвилля входило несколько человек: рыцарь Дюпра, орденский врач с помощником, а также представитель казначейства — рыцарь, назначенный заместителем отсутствовавшего на острове "столпа" Германии Иоганна Доу. Эту компанию дополняла пара сарджентов и тройка канцеляристов из "языка" Испании — своеобразного орденского "министерства иностранных дел".
Молодой рыцарь — француз по происхождению, как можно было догадаться уже по фамилии, — оказался сотоварищем Торнвилля по злоключениям в Османской империи, окончив те же "университеты". Двое бывших пленников быстро сошлись, хотя о прошлом ни тот, ни другой особо распространяться не желали.
Купец Хаким был весел и преисполнен оптимизма. Отправка крестоносцев с Родоса к османам — это его собственная задумка, получившая полное одобрение начальства. По большому счету никто из посланных вовсе не был нужен в Ликии, однако цель-то у нехристей была иная — затянуть переговоры и под этим соусом поразведать и напакостить как можно больше. Возможно даже, кого и переманить на турецкую службу.
Пока плыли, купец предложил иоаннитам и Торнвиллю трапезу, от которой те не отказались, а уж за трапезой-то купец и начал прощупывать почву. Гяуры[23], к сожалению, были немногословны, но турка это не волновало: главное — начать, успех ведь не достигается сразу, а времени впереди предостаточно.
"Посольство" застряло в Ликии надолго, а главным его успехом было улучшение положения заключенных. Их, как и было обещано турецкой стороной, стали содержать в относительно неплохих условиях, работать не заставляли, однако многие были больны, причем некоторые столь серьезно, что находились практически при смерти. Пару рыцарей и шесть простых христиан пришлось удалить из списка, как уже скончавшихся.
Благо врач с ассистентом рьяно взялись за дело, сделали даже пару операций, однако медикаментов не хватало. Они, правда, имелись у турок, но за людоедскую цену, с которой, естественно, пришлось согласиться.
Скрупулезный немец из финансового орденского ведомства вел нелегкие переговоры по сумме оплаты, которую османы никак не хотели уменьшать, несмотря на убыль в пленниках. Однако прославленная немецкая педантичность преодолела кучу турецких хитростей.
Ликийский паша — кстати, по происхождению итальянец — принимал орденское посольство радушно, но радушие это было вызвано больше политической необходимостью, нежели собственным добросердечием.
Паша-итальянец вполне освоился с османскими обычаями и стал деспотом и любителем бакшиша ничуть не меньшим, нежели его новые сотоварищи по вере. Жил он роскошно, весь в коврах и инкрустированных мебелях. Его апартаменты охраняла очень грозная стража, которая после многих задержек все же пропустила посольство иоаннитов в небольшой павильон посреди апельсинового сада. Впоследствии охрана пропускала посольство в этот райский уголок с такими же задержками, и только радушная улыбка паши немного сглаживала неприятное впечатление.
На образовавшемся досуге посольству представилась возможность осмотреть окрестности приграничья — разумеется, в сопровождении выделенной пашой охраны.
Вся Ликия была покрыта мертвыми городами Античности, пришедшими в полный упадок
