посмотрела на Оуюн.
— Сапог сними, дура!- снисходительно сказала шаманка, отпивая кумыс из пиалы, — в жизни столько пешком не ходила, как в вашем проклятом Скитинге. Все ноги затекли!
Склонив голову в знак покорности, принцесса Неда, дочь короля Германфреда и жена аварского кагана начала осторожно стягивать обувь Оуюн. Испуганно поглядывая на аварку, Неда поставила сапог рядом с ложем, потом принялась за другой. Закончив с разуванием, она поднесла к ложу таз с водой омыв босые ноги Оуюн, вытирая их собственными волосами, после чего робко коснулась губами изящной ступни. Целуя ноги Оуюн, одновременно принцесса благоговейно рассматривала изящное женское тело, расписанное шаманскими татуировками. Три мира отражали они — жабы и змеи, символы преисподней, на руках и меж полных грудей дрались олень с барсом, символы земного мира, верхний же мир символизировали изображения птицы и знаки солнца. Однако древние символы мироздания Оуюн перетолковала в традиции черного шаманства. Мир подземный у нее оказался наверху — и змеи обвивали ее плечи и шею, в то время как солнечные знаки были где-то у ступней. И от бедер до шеи, через все тело тянулось изображение странного существа, напоминающего одновременно змею, жабу и уродливую толстую женщину со множеством грудей. К ним жадно присосались демоны-мангусы, изображенные в виде мерзких лягушат с небольшими рожками и острыми зубами. На животе, ниже пупка и чуть выше лона шаманки красовалось изображение огромной пасти, пожиравшей рыбу и птицу, скот и людей — символ всепожирающей утробы Земли, воплощенной в Черной Жабе — Хар-Мекле.
Оуюн без труда уговорила брата отдать Неду ей в ученицы: привыкший к причудам сестры и высоко ценивший ее колдовские таланты, Эрнак легко расстался с одной из своих младших жен. Ярослава пробовала возражать, но после того, как сама Неда неожиданно горячо заявила, что желает обучаться шаманскому искусству, старшей жене уже ничего не оставалось, как в очередной раз посетовать на неблагодарность своих детей.
Ярослава бы встревожилась еще больше, если бы узнала, о чем сговариваются ее дочь и сноха. Неда, после обряда у гнилой ивы, стала полной рабыней Оуюн, с готовностью участвуя во всех ее интригах. Колдунья же, по-прежнему видевшая соперницу в Ярославе, выжидала удобного случая, чтобы избавиться от нее. Она бы давно сгубила колдовством бывшую королеву, однако что-то мешало ей сделать это: чутье колдуньи подсказывало Оуюн, что и Ярослава пользуется покровительством некоей темной силы, схожей с той, которой оказывала почести сама аварка. Она пыталась расспросить Неду — и та подтвердила, что о матери ходят всякие темные слухи, но ничего больше принцесса не могла рассказать. Тогда Оуюн решила узнать правду иными способами.
Сейчас аварка лежала на шкурах, выгибаясь всем телом и издавая громкие стоны, больше напоминавшие рычание волчицы. Пальцы ее судорожно впились в растрепанную светлую шевелюру, ритмично двигавшуюся у нее между ног: Неда уже хорошо знавшая как нужно ублажать наставницу, сейчас старательно погружала язык в солоновато-влажные глубины. То, о чем раньше она не могла и помыслить, сейчас, спустя два месяца ученичества у колдуньи, стало для нее совершенной обыденностью — также как и поедание свежих трупов вместе с наставницей, и питье менструальной крови Оуюн и многое другое, что заставляла шаманка делать Неду. Одна Черная Жаба знала из каких темных восточных краев были принесены эти мерзкие обряды, однако они действовали — и Неда чувствовала, как в ней самой пробуждаются колдовские силы. Чтобы обрести реальную власть Неда была готова и не так угождать Оуюн — и сейчас она все с большим усердием зарывалась лицом меж стройных бедер, даря удовольствие своей госпоже.
Тело Оуюн выгнулось дугой, она с невероятной силой стиснула ногами голову Неды, изливаясь ей прямо в рот. В следующий миг Оуюн бессильно простерлась на ложе, тяжело дыша и закатив глаза от удовольствия. Одновременно она услышала влажные шлепки у входа в ее логово. Звуки становились все ближе: вот на ложе запрыгнуло что-то маленькое, подбираясь к голове шаманки. Та же, сильнее сжала ноги, закрывая уши Неды своими бедрами, а та послушно замерла, уткнувшись носом в треугольник черных волос, чуть не задыхаясь от терпкого женского запаха. Если шаманка не желала, чтобы кто-то видел и слышал о чем она беседует со своими посланниками — ученице остается только покориться.
Большая черная жаба замерла рядом с головой Оуюн, негромко квакая прямо в ухо шаманки. На лице аварки все шире расплывалась глумливая ухмылка, а под конец она и вовсе расхохоталась.
— Вот, значит, какой уговор у нашей королевы, — издевательски произнесла она, — что же, я помогу ей сделать правильный выбор.
Знает седая ночь
Цокот множества копыт нарушил утреннюю тишину приморского города. По главной улице столицы Прованса, - или Джаляль-аль-Хиляль, как его именовали сарацины, - двигалась конная процессия. Первыми ехали всадники франков в кольчугах, вооруженные мечами и боевыми топорами. За ними следовали алеманы в схожем облачении. Жители Марселя - купцы, ремесленники, уличные торговцы, попрошайки, - все оторвались от своих занятий, рассматривая небывалое зрелище. Впервые за полвека христианские владыки вошли в Марсель - и не как завоеватели, о чем грезили короли франков с тех пор как правитель Аль-Андалуса Юсуф аль-Фихри, отвоевал у них Прованс, - но как союзники и просители. Мало кому из христианских воинов было это по душе: угрюмо они смотрели на вздымавшиеся тут и там мечети, зачастую представлявшие собой бывшие церкви, с наспех установленным полумесяцем вместо креста. Христианских храмов, впрочем, тоже хватало, однако звон церковных колоколов звучал тихо, чтобы не заглушать разносящийся по всему Марселю призыв муэдзина.
Возглавлял процессию, ехавший на черном жеребце король франков Сигизмунд. Он носил кольчугу с наброшенным поверх нее красным плащом, расшитым золотыми пчелами - давним символом Меровингов, - и скрепленным золотой фибулой в виде орла. Черные волосы охватывала золотая корона, украшенная темно-красными гранатами. С кожаного пояса свисали широкий кинжал и длинный меч. Ехавший справа высокий рыжебородый воин держал над головой короля франкское знамя с крестами и розами. Слева же от Сигизмунда ехал светловолосый юноша, лет семнадцати, в легкой кольчуге и синем плаще. Синими были и глаза, настороженно осматривавшие скопившуюся вдоль дороги толпу.
-Чувствую себя словно медведь на деревенском празднике,
