я не спрашиваю дорогу у незнакомых людей, какой-то у меня внутренний запрет стоит на эту опцию. Но тут всё же уточнил, потому что голова уже не соображает как-то:
— Простите, это в город направление или наоборот?
— Из города, — покачала головой бабушка. Что у нее там в тележке, пирожки, наверное. Вот бы пирожка сейчас. Или нет, не пирожка. Водички бы…
— А где платформа в другую сторону? — спросил я.
— Ох, милый мой, это тебе вокруг надо…. Понаставили заборов, а мост всё никак не построят. Так что тебе нужно вот там подняться — видишь? — и обойти.
Как-то вот это лишнее совсем было. Чтобы ещё куда-то подниматься. Приеду на вокзал — зайду, съем там чего-нибудь. Чаю бы, что ли. С лимоном бы.
Там, куда мне показала бабка, должна была быть какая-то лестница. Но её не было. Были только перила, а от ступенек остался обледенелый скелет. Неужели они тут ходят, люди? Вот эта старуха с тележкой — неужели здесь? Каскадёры какие-то.
Это был почти цирковой номер. Но я забрался. И увидел рядом нормальную лестницу, в трех метрах от этой.
Чего-то я устал.
Пришлось идти опять какими-то гаражами, потом между ларьками заколоченными. Откуда вот берутся такие места, только триллеры снимать.
В общем, я уж и не помню, как добрался до этой платформы. Помню только, что мне сказали в билетном окошечке: следующая электричка через два часа.
Я сел на ступеньки платформы. И стал сидеть. Просто сидеть, без мыслей. Буду тут сидеть два часа. Нечего потому что быть таким тупым. Вокруг — ни души. Потому что нормальным людям нечего делать на этой дурацкой станции. Хорошо ещё, есть голос в билетном окошечке…
Кто-то тронул меня за плечо.
— Кит, это ты!?
Оля и Соня. То есть просто Оля, отдельно. Похоже, у меня действительно поехала крыша.
— Что ты тут делаешь? Вставай, вставай, Кит, пойдём скорее, замёрзнешь!
— А ты чего здесь?… Откуда? — глупо, конечно, спрашивать галлюцинацию.
— Я к друзьям ехала, и заблудилась… Не на той станции вышла.
— Оль, это что… Это действительно ты?!
— Пойдём! Электрички не ходят, пойдём на трамвай, вставай, Кит, вставай скорее!
… Дальше я не помню. Помню только, что мы ехали в трамвае, и у меня в руках был картонный стаканчик с чаем. Я не пил, просто грел руки. Откуда в трамвае чай?… И я говорил Оле:
— Ты понимаешь, понимаешь, у меня всё время музыка в голове. Полная голова музыки! Понимаешь, Оля!
А она говорила:
— Приезжай к нам в Питер, Кит! Да, мы в Питере, я в консерваторию поступила. Мы часто тебя вспоминаем, приезжай обязательно! Телефон запиши.
Мой телефон сел, и Оля записала мне номер на трамвайном билете. И подписала: Оля Гордеева.
— Я и не знал, что ты Гордеева.
— Да я и сама не знала. Видишь, как вышло.
— Как? — не понял я.
— Да так! Мы с Гордоном поженились. Это же он Гордеев, ты знал?
— Нет…
— Не знал? Вы же с ним тёзки, он тоже Никита на самом деле, Никита Гордеев. Приезжай к нам, Кит, он очень обрадуется!
Какая эта Оля стала высокая, и очки новые у неё. Я и не замечал, какая хорошенькая.
А у нас почему-то оказался Гордон. Он опустил свою флейту и сказал: «иногда очень полезно задумываться о своём положении в пространстве». И папа тоже был дома. И он купил мне клавиши, стояла большая коробка… Или нет, ведь папа в Китае сейчас, или не в Китае… Китай — страна китов, моя страна… Но я говорю с папой, вернее, нет, это мама с ним говорит:
— Да, сорок и две. Говорит — опять заблудился. Что-то про Петербург, я сама ничего не понимаю… Нет, сейчас спит, потом…
Чего сорок и две? А, температура. У кого это, интересно.
Виолончель, вот что красиво. Соло виолончели, а потом барабаны-барабаны, всё громче…
* * *
Я потом всё думал, что было на самом деле, а что — приснилось. Понятно, что никакого Гордона не было у нас дома. А что было? Вот Оля, этого же совершенно не может быть. Тем более — тихая Оля и Гордон, смешно даже. Хотя мама сказала — его и правда зовут Никита, как и меня. А вот никакой станции «Депо» на карте нет, я посмотрел. Депо железнодорожное есть, а платформы никакой нет. Речка зато есть, и мост — надо будет туда сходить, когда выздоровею. Узнать, есть там такая же школа, как моя, или нет. И лучше идти в солнечный день, чтобы решётку сфотографировать, тень от неё.
Я лежу, голова лёгкая-лёгкая, а руки-ноги тяжёлые. Не поднять. Мне немного жалко, что кончилась моя температура — у меня было столько музыки в голове, а сейчас не помню. А ведь мне казалось — дико красиво; и всё забыл. Так что лежу дома с планшетом и пытаюсь понять свой маршрут. И ещё смотрю в гугле разные фотографии нашего города, запоминаю. Чтобы не теряться больше, стыдно теряться взрослому человеку. Смотрю на кусок карты — а потом стараюсь начертить его наизусть. Потом следующий квадрат. Долго это, но всё равно лежу пока.
Заходил Лёвка. Сказал, что нашёл мне отличную программу: клавиши на планшете. Играешь прямо на экране, как на синтезаторе. И можно записать, и потом наложить другое. И так хоть целый оркестр. Сказал, разберётся и поставит мне. Он умный, Лёвка, сечёт в компьютерах, программированием занимается со второго класса.
— Кит, смотри, что я нашла!
