выглядеть слишком уж вульгарно. Иногда она брала лежащую рядом бутылку рома и делала глоток или два, но лишь для того, чтобы еще острее прочувствовать то глубокое чувство беззаветной, безусловной любви к отцу, которая вырвалась наружу в объятиях случайного незнакомца, подобравшего ее на магистрали. Не было масок, не было выдуманной ярости и обиды. Можно было больше не скрываться, не лгать самой себе, и потому губы сами беззвучно повторяли: «Спасибо. Спасибо. Спасибо».
Дождь закончился так же резко, как начался, и теперь Дон сидел в водительском кресле и смотрел через лобовое стекло на голубое небо, чуть прикрытое, словно стеснительная девушка, облаками.
– Я уже забыл, как выглядит мир, не искаженный дождем, – пробормотал мужчина и протянул руку на заднее сидение, намекая на бутылку рома. Сделав пару глотков, он кинул ее на сидение рядом с собой, засмеялся, услышав, как возмущается Робин, и, положив руки на руль, все смотрел и смотрел и не мог насмотреться.
– Я думала, это твой самый счастливый день – это шоссе и дорога домой, – сказала девушка, перебираясь на переднее сидение и вновь укутываясь в плед.
– Что? – удивленно посмотрел на нее Дон и задумался. – Нет. Точнее, я никогда так не думал. Хотя ты права, я был чертовски счастлив в дороге домой, когда думал о своих детях, о жене… О своей собаке, которая всегда ссалась, когда я приезжал, – то ли от радости, то ли от испуга, черт ее знает.
Робин молчала, рассматривая своего нового знакомого, пытаясь найти в нем хоть что-нибудь, за что можно было зацепиться взглядом и влюбиться. Как когда-то она с одного взгляда влюбилась в Габриэля. Что это было? Цвет его глаз – такой же, как ее собственный. Имя, точь-в-точь такое, как на карточке с золотыми буквами: «Робин и Габриэль». Или этот отстраненный взгляд, которым смотрел на нее отец, погружаясь мыслями в ту свою вторую жизнь, которую выбрал для того, чтобы они с ее матерью могли не беспокоиться о деньгах.
– Мне нужно идти, – прошептала Робин, но не двинулась с места. Перехватив взгляд Дона, она пожала плечами и кивнула на клубящиеся в небе облака. – Дождь закончился. Теперь я сама. Может быть, сейчас мне нужно пересесть в машину к кому-то другому или прогуляться пешком. Но я должна как-то найти этот сраный пляж.
Она засмеялась, сначала тихо, а потом все громче и громче. Ее никто не держал сейчас – и никогда не держал. Она могла уйти, когда хочет. И было неинтересно остаться и узнать, какой он все-таки, самый счастливый момент в жизни Дона, друга ее отца в той, казавшейся недостижимо далекой, жизни.
– Ты думала о том, почему не встретилась с отцом? – внезапно спросил Дон. Он не разделил ее веселья и оставался все таким же серьезным.
– Что?
– Тут все проходят какие-то уроки. Встречают кучу людей, натыкаясь, как на раскиданные по двору грабли, на свои ошибки. В башке остается кровавый след, из которого течет темно-красная струйка, которая не может течь – потому что ты мертв. Но она, мать ее, течет. Просто потому, что ты никак не можешь отвыкнуть от порядка той жизни и поверить, что ничего этого нет.
– Я не знаю. Я не знаю, почему не виделась с отцом, – прервала его Робин. Почему-то сама мысль о том, что их встреча однажды может случиться, пугала.
Закурив еще одну сигарету и бросив зажигалку на приборную панель, девушка выбралась из салона и пошла вдоль дороги, не оборачиваясь.
***
Пыль от дороги забивала нос и глаза, но Робин упрямо шла вдоль шоссе, повинуясь внутреннему ощущению, что так нужно.
«Довериться чувствам».
Мимо неслись машины, перебирая колесами мелкие камешки, которые то и дело отскакивали от разгоряченного полотна дороги и отлетали в кювет. Несколько больно задели девушку в плечо, но она не обращала на это внимание.
Прошло несколько минут, часов или дней. Проезжающая мимо машина сбросила скорость и свернула на обочину, остановившись метрах в ста.
Остановилась и Робин.
Она стояла и смотрела вперед, пытаясь понять, стоит ли довериться еще одному водителю, коротающему свою вечность на магистрали. И возможно ли, что эта встреча, наконец, будет просто знакомством, без необходимости проходить очередную трансформацию, погружаясь в моменты прошлого.
Дверь открылась, из нее показалась лохматая голова вся в мелких кучеряшках.
– Ну, ты идешь? – лица не видно, но голос был молодой, как и загорелые мускулистые плечи, торчащие из простой футболки без рукавов.
Робин поспешила к машине, попыталась было сесть рядом с водителем, но место было занято. Устроившись на заднем сидении, она поправила непослушное, начинающее раздражать платье и подняла голову, улыбаясь новым знакомым.
Спереди сидела совсем молодая пара. Парень – это он ее звал, представился Саймоном и тут же отвернулся, трогая машину с места, а девушка, Меган, повернулась к ней всем телом и тараторила так быстро, что слова не успевали уложиться в более или менее связную мысль. Уже через несколько минут Робин знала всю их историю.
Саймон и Меган встречались при жизни с самого детства. Их, совсем маленьких, возили матери в колясках, потом они вместе осваивали трехколесные велосипеды, а когда исполнилось шестнадцать и отец подарил девушке машину, прыгнули в нее и уехали, наплевав на школу, мнение родителей и правила приличия. Они подрабатывали в придорожных отелях за комнату и еду, потом ехали дальше и дальше, наслаждаясь молодостью, свободой и друг другом. Она не строили планов, не пытались найти такую манящую для многих стабильность. Они наслаждались звуком шелестящих шин по асфальту и жили только сегодняшним днем.
Все закончилось в один момент, когда они, в очередной раз пустившись в путь из небольшого отеля и направляясь к морю, свернули на незнакомую дорогу в поисках красивых пейзажей. Молодые люди остановились на маленькой, казавшейся заброшенной заправке и нарвались на компанию местной шпаны, живущей всего в паре километров и ищущей развлечений в этой глуши. Несколько часов банда подонков измывалась над Саймоном и Меган, пуская в ход все известные методы пыток. Они ничего не просили, ничего не хотели. Им было скучно, а человеческая жизнь и тело казались достаточно хорошей игрушкой, чтобы скоротать еще один летний день.
Меган насиловали, передавая из рук в руки, самым изощренным образом так долго, что в конце она уже не приходила в сознание, обезумев от боли и страха. Саймона заставили на это смотреть, а после на его же глазах воткнули нож в горло любимой девушки, а потом расправились и с ним самим, выпустив
