все ждет изъявлений благодарности. Злится, что молчу. Ворчит.
Сабур посмотрел на друга с сочувствием.
— А в школе разве лучше? На классном собрании, видите ли, меня обсудить надо. А потом — на родительском. Чтобы уж все знали. И каждый должен тебя воспитывать, говорить про тебя. А может, мне неинтересно его мнение? Только бы опозорить перед всеми!
— Ты неправ! И представить себе не можешь, как хорошо говорила о тебе Хамис Хадисовна. Жаль, ты ушел и не слышал.
— Знаешь, мне до сих пор неудобно, что я позволил взять тебе мою вину на себя. Думал, у тебя все обойдется…
— Ничего! Похоже, и так все обойдется. Ты только напрасно погорячился, да и на собрании до конца досидеть стоило.
— А… — Али махнул рукой. — Чем там все кончилось-то?
— Сначала Хамис Хадисовна выступила. А потом завуч. Мы думали: вот сейчас он нас поучать начнет, приказ с выговорами зачитает. А он возьми да и реши все по-своему. Сказал: всем надо подумать, что есть своя правда у Сарат Магомедовны и у Хамис.
— Чем же кончилось-то?
— Да тем, что и у нас с тобой своя правота есть!
— Я тебя серьезно спрашиваю.
— А я серьезно и говорю! Пусть каждый еще о происходящем подумает. На том разошлись.
— Ничего не пойму…
— Мне кажется, это Хамис Хадисовна всех так повернула.
— У нее — душа.
— Я недавно читал Монтеня «Об искусстве жить достойно». Так вот он считает: для этого нужен особый талант, природный дар.
— Знаешь, талант талантом. Мне бы — чтобы понимали.
— Понимать — это, по-моему, тоже талант. А?
— Не знаю. Мне пока все вокруг кажется довольно мерзким. Может, я и неправ. Может, настроение такое.
— Знаешь, я тебе немного завидую.
— Смеешься, что ли?
— Ничего не смеюсь. Думаю, что совсем неплохо — начать самостоятельную трудовую жизнь!
СЕМЕЙНЫЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА
Сабур и Али возвращались со стройки. Еще издали они заметили идущую им навстречу Хамис Хадисовну.
— Далеко направились? — спросила она.
— К вам, — улыбнулся Сабур.
Али остановился, виновато опустив голову. Это, конечно, нехорошо, что он самовольно ушел с собрания. Он боялся, сейчас учительница начнет уговаривать остаться в школе. А он не сможет ей ничего объяснить…
— Надо же как, — удивилась Хамис Хадисовна, — вы — ко мне, а я — к вам.
Она встала между Али и Сабуром, взяла их под руки, и они направились в парк. Все у Хамис Хадисовны выходило естественно и непринужденно. И разговаривать с ней было легко и интересно. Это ребята давно заметили.
А Сабуру сейчас, конечно, было легче: ведь не его дела обсуждались, а Али. Со стороны, во-первых, говорят, всегда виднее. Во-вторых, за себя просить трудно, почти невозможно. А за друга — пожалуйста. Вполне удобно. Такова уж, наверное, природа человека, думал про себя Сабур. А вслух он сказал:
— Мы сейчас говорили о вас, Хамис Хадисовна.
— Что же говорили?
— Вот вы можете помочь Али, а не помогаете, — пошутил Сабур.
Али с недоумением посмотрел на друга. Что это он такое выдумывает?
Но учительница только улыбнулась.
— Али берут на стройку, — серьезно начал Сабур. — И теперь ему нужна справка.
— Какая справка?
— Что он не учится в дневной школе.
— А он уже не учится?
— Уже не учится. Без этой справки его не имеют права принять на работу. Мы были у моего дяди. Он бригадир СМУ-1. Дядя готов взять Али на работу. У них бригада коммунистического труда. Там можно работать и учиться.
Только что Хамис Хадисовна хотела поговорить с Али совсем о другом. Она хотела убедить его не бросать школу. Хотела объяснить, что Али и сам может хорошо повлиять на родителей, он ведь у них один, и они его, конечно, очень любят…
И Али ждал, что разговор будет совсем о другом. О том, где он тогда выпил, как разбил стекло, не знает ли чего про скелет и прочее. И вероятно, про родителей. Про то, как он огорчит мать. Про то, как неразумно его решение. Конечно, Хамис Хадисовна имеет право говорить с ним про все это. Как учительница. Как человек, которому не безразлична его судьба…
Но Хамис Хадисовна ни о чем не стала спрашивать.
Она только сказала:
— Может, переведешься в вечернюю школу?
Али отрицательно покачал головой.
— Кто же меня переведет?
— Напиши заявление. «По семейным обстоятельствам прошу перевести меня в вечернюю школу».
Али ничего не ответил.
Сабур с укоризной посмотрел на учительницу. Не стоило, мол, упоминать о «семейных обстоятельствах» — самое больное место ведь!
И она поняла свою промашку. Ласково коснулась плеча Али.
— Знаешь, напиши просто: «Прошу перевести в вечернюю школу». Я постараюсь помочь.
ТРЕТЬЯ СТРУНА ЧУНГУРА[14]
Хамис Хадисовна взяла заявление Али и пошла к завучу.
Ее беспокоил предстоящий разговор. Ахмед Мамедович был хорошим педагогом, образованным человеком, и ребята его любили. Но вот администратор из него не получался. Став завучем, он, похоже, и относиться к себе стал по-другому. Как будто с бо́льшим почтением. Если раньше он с увлечением разговаривал с ребятами после уроков, то теперь — не говорил, а вещал. Нет, конечно, Ахмед Мамедович и сейчас временами забывал о своем начальственном положении, тогда с ним было легко и интересно разговаривать. Но уж если ему казалось, что он должен изобразить строгого начальника, ни один вопрос нельзя было решить как надо. Лучше и не обращаться.
Кажется, тогда на собрании он правильно разобрался в ситуации, понял, насколько серьезно все происходящее в классе. Не побоится ли он и теперь довести дело до конца и позволить Али перейти в вечернюю школу?
Ахмед Мамедович был родом из Чу́лли — единственного в стране гор аула мастеров чунгура.
Говорят, что он сам хорошо играет на чунгуре, и в молодости с ним произошла такая история.
Какой-то парень из их же аула полюбил сестру Ахмеда Мамедовича. Темной ночью он залез на дерево, росшее перед домом, и заиграл на чунгуре: «Я влез на самое высокое дерево, потому что я люблю самую красивую девушку и хочу на ней жениться…» Тогда Ахмед Мамедович взял свой чунгур, подошел к раскрытому окну и ответил влюбленному примерно так: «Дорогой односельчанин! Прежде чем залезать с чунгуром на самое высокое дерево и хвалиться перед аулом своими чувствами, тебе бы следовало настроить третью струну чунгура на нужный лад». Говорят, парень тут же проверил, как настроен чунгур, и убедился в правоте Ахмеда Мамедовича!
…Ахмед Мамедович встретил Хамис Хадисовну приветливо, усадил и приготовился слушать.
— Я хотела поговорить
