Наконец, как Эйзенхауэр и Макмиллан, он хочет вести переговоры с Хрущевым, будучи уже с ним знакомым. Потому он приглашает того во Францию весной 1960 г., до проведения саммита. А также (вершина дипломатического искусства) предлагает Париж как место встречи глав государств – или, скорее, идея выдвигается германским канцлером, но, как в хорошей театральной пьесе, соучастники все заранее отрепетировали. Берлинский вопрос фигурирует в повестке дня саммита среди других срочных проблем, главные из которых – отношения между Востоком и Западом и разоружение.
В ходе кризиса верх одержала твердость де Голля. Безусловно, такое поведение соответствует его характеру, его анализу ситуации, но оно было выдающимся также и потому, что он подвергся сильному давлению не только со стороны своих союзников, но и со стороны СССР, который располагал по отношению к нему вескими аргументами: Алжир, где еще продолжается война, и французская внутренняя политика, где КПФ эффективно продвигает советские директивы.
Генерал де Голль неоднократно подчеркивает, что в тот момент алжирский вопрос висел «гирей» на ногах Франции. Однако он мог убедиться, что, несмотря на несколько нападок, Москва не стремится подливать масла в огонь алжирской печки. Да, 22 сентября 1958 г. «Правда» приписала Хрущеву следующее резкое суждение: «Между событиями в Алжире и приходом к власти нового правительства в Париже существует самая что ни на есть прямая взаимосвязь», то есть генералу де Голлю здесь вменяется в вину практически «диктаторский» характер. Советская же пресса в целом описывала тогда франкоязычное сообщество, образованное из бывших колоний, как символ ушедшей в прошлое колонизации. Но в отношении Алжира советская власть проявляла больше умеренности, подчеркивая, что она внимательно следит за политикой, которую ведет там генерал. Когда в 1958 г. образуется Временное правительство Алжирской республики, в отличие от Китая, поспешившего его признать, Москва сделает это лишь в 1962 г., то есть после самого Парижа.
Эта относительная сдержанность понятна в свете решений, принятых генералом де Голлем в отношении НАТО. 31 января 1959 г., в самый разгар Берлинского кризиса, когда борьба генерала де Голля за то, чтобы помешать своим союзникам пойти на компромисс, приносит свои плоды, Москва может с удовлетворением отметить, что Париж отдаляется от НАТО. Затем генерал де Голль решает вывести из-под контроля НАТО свой средиземноморский флот и предупреждает об этом 7 марта 1959 г. Этого достаточно, чтобы убедить Хрущева, что, даже если де Голль – очень непростой собеседник, его все же нужно поддержать в его стремлении к утверждению стратегической независимости своей страны от НАТО и особенно – американской сверхдержавы.
Это решение, а также отказ Франции от хранения американского атомного оружия на французской территории значительно облегчают диалог, начавшийся в Париже в марте 1960 г. в ходе триумфального визита Никиты Хрущева.
«Добродушный мужик» открывает Францию
Этот визит являл собой премьеру. Еще ни одного лидера советского государства не принимали во Франции. Последним принятым там русским главой стал в 1896 г. Николай II накануне подписания славного франко-русского союза. Некоторое время во Франции жил Ленин, но он был тогда молодым революционером, ведущим полуподпольный образ жизни и мало кому известным, Сталин же никогда во Франции не бывал. Встрече глав двух государств в Париже предшествовали лишь несколько подготовительных визитов высокопоставленных деятелей, в число которых входил зять Хрущева Алексей Аджубей.
Генерал де Голль очень подробно и с увлечением рассказал о визите Хрущева в своих «Мемуарах», подчеркнув, какое значение придавал ему его гость. Впрочем, он отмечает, что имел предубеждение против Хрущева благодаря британскому премьер-министру, посетившему Москву, как мы видели выше, в феврале 1959 г. Несмотря на стремление к урегулированию Берлинского кризиса путем нескольких уступок, Макмиллан нашел, что «капризы хозяина сильно затрудняют общение с ним». Вопреки этому негативному отзыву и заранее зная, что Хрущев имеет склонность к непредсказуемым порывам и чудачествам, генерал де Голль все же оказывает ему очень теплый прием. С самого начала визита, и это всем заметно, он приятно удивлен. Генерал отмечает «добродушное поведение» Хрущева: «Он приехал с семьей, со своей женой, сыном, двумя дочерьми и зятем. Где бы он ни был, он казался душевным, живым и энергичным, несмотря на свою дородность, щедро расточая шутки и проявления радушия».
Далее он отмечает, что «Хрущев… очень охотно вступает в беседу, непринужден и открыт в общении, особенно когда мы – если не считать переводчиков –оказываемся наедине. Какой бы значительной ни была разница между нами по происхождению, образованию, убеждениям, нам удалось установить настоящий доверительный человеческий контакт».
Генерал, беседуя с Хрущевым в Рамбуйе, объявляет ему (он тщательно продумал эту интермедию), что Франция только что успешно провела второй раунд ядерных испытаний в Сахаре, и, описывая реакцию собеседника, подчеркивает «его доброжелательность и замечательную человеческую нотку». «Спасибо за Вашу внимательность, – говорит Хрущев, – я понимаю Вашу радость, когда-то мы и сами испытали такую же». А затем заключает, немного снисходительно: «Но знаете, ведь это – очень дорого». Генерал де Голль не отвечает на это замечание, убежденный, что произвел желаемый эффект87. Генерал отмечает у гостя не только непринужденный характер, но и чувство юмора, когда Хрущев объясняет ему: «Я не работаю. Указ Центрального комитета предписывает, что после 65 лет – а мне 66 – запрещено работать более 6 часов в день и 4 дней в неделю. Это как раз то время, которое мне нужно для моих передвижений и приемов», – отсылая по вопросам реального управления к Косыгину, который сопровождает его в Париж. Это заставляет генерала де Голля задаться вопросами, на которые он найдет ответы в очень близком будущем. Не скрывается ли за юмором, к которому прибегает собеседник, спрашивает он себя, намек на некий страх перед возможным соперником?88 Идет 1960 год, и ничто, по крайней мере внешне, еще не угрожает власти человека, освободившего свою страну от культа Сталина. Несомненно, в конце визита де Голль также улавливает в одной из речей, произнесенных по радио, как его добродушный собеседник уступает место коммунистическому доктринеру. Но он объясняет эту смену тона необходимостью компенсировать столь открытое поведение, которое характеризовало Хрущева в течение всего его визита во Францию. Утром в день отъезда, 5 апреля, он находит его снова «сердечным и веселым» и остается «под впечатлением от силы и энергии его личности, располагающей верить, вопреки всему, что мир в мире возможен, у Европы есть будущее, и в убеждении, что в исконных отношениях между Россией и Францией произошло что-то важное, изменившее их глубинную суть»89. Такое заключение подтверждает впечатление о своем собеседнике, которое было у генерала де Голля еще до его приезда, и то, каким ему представили Хрущева по окончании американской поездки, совершенной им ранее. Все находили этого человека «жизнерадостным и импульсивным».
