ты говоришь?! Что ты знаешь?
— Я знаю все, все!.. Знаю, зачем вы сюда приехали, знаю и зачем уезжаете! Я не слепая и не глухая. Хотела помочь вам стать на правильный путь, но не получилось...
Надыр бережно обнял ее за плечи, заглянул в глаза:
— Извини, Гуль... Сердце ты мое растравила...
— Не уезжайте, Надырджан! Что я буду делать без вас?.. Оставайтесь...
— Гуль...
Гульхайри прижалась мокрым от слез лицом к его груди.
Звезды сверкали на небосклоне, откуда-то доносился говор и смех людей, а два молодых сердца бились в унисон и на короткое время забыли все печали.
VII
Выполняя решение собрания, комсомольцы организовали субботник по уборке и приведению в порядок бараков. Вытащили на воздух одеяла, подушки, простыни, личные вещи, чтобы просушить на солнце. Все сняли с полок, опустошили тумбочки, принялись мыть полы и окна. Работа шла дружно и весело. Только Маннап презрительно пожал плечами и демонстративно удалился. Надыр сперва помогал ребятам, но когда дело дошло до стола, стоявшего посредине барака, заявил:
— Тяжелый, как черт. Что я, грузчик, что ли?
Это разозлило всех.
— Ведь для себя стараемся, не для чужого дяди, — заметил кто-то.
— Ишь какой слабенький, боится спинку перетрудить, — съехидничала Зубайда.
В других обстоятельствах Надыр нашелся бы, как ответить, но на этот раз все были против него, и он промолчал.
Подошла Махидиль.
— Так ли уж он тяжел? — сказала она и начала сдвигать стол в сторону.
Алеша, соскочив с табуретки, — он сдирал со стен картинки — поспешил на помощь. Тут же оказался и Кулахмед.
Гульхайри, которая мела пол, отшвырнула в сторону веник и, подбежав к Надыру, крикнула:
— Стыдно!
Надыр нахмурился. Ему было неприятно, что он вновь обидел Гульхайри.
Алеша и Кулахмед вынесли стол из барака, вернулись и принялись подсмеиваться над Надыром.
— Будут ли еще какие-нибудь приказания, ваше бекское высочество? — приложив руки к груди и низко кланяясь, спросил Кулахмед. — Где прикажете устроить вам место для кутежей?
— А какие поручения вы изволите дать мне? — не отставал Алеша.
Надыр не ожидал насмешек и в растерянности поглядывал на рассерженную Гульхайри. Но девушка не удостаивала его взглядом, и Надыр вышел из барака.
У входа дядюшка Ходжаназар месил глину, собираясь обмазать крышу, чтобы не текла, когда начнутся дожди. Он слышал, что произошло в бараке, и не мог смолчать:
— Один человек спросил однажды своего соседа: «Правда ли, что жена у тебя очень жадная?» — «Очень, — подтвердил тот, — даже взгляд свой жалеет. Когда смотрит на кого-нибудь, один глаз обязательно прищурит!»
Раздался смех, а Ходжаназар заключил:
— Вот и Надыр оказался жадным, пожалел свою силушку.
Все это привело Надыра в бешенство. Он не смел выместить свою злость на дядюшке Ходжаназаре, но тут же подскочил к Зубайде, которая отпустила в его адрес очередную шутку.
Все вокруг стихли.
— Что ты бесишься? — спокойно спросила Зубайда. — Или принимаешь на свой счет? Но Ходжаназар-ака рассказал про женщину, а ты ведь мужчина?
— Это еще неизвестно, — бросил Кулахмед.
Вокруг захихикали. Надыр больше не мог терпеть и полез в драку с Кулахмедом. Их пытались разнять, но Надыр был разъярен, а Кулахмед, если разозлится, никого не пощадит. На один удар он отвечал двумя и легко отмахивался от тех, кто пытался прекратить драку.
Только когда Гульхайри отчаянно закричала, драчунов удалось растащить, хотя они все еще наскакивали друг на друга, как бойцовые петухи.
— Вы дурно поступили, Кулахмед, — сказала Махидиль; губы у нее стали белыми. — Я считала вас выдержанным парнем...
Гульхайри корила Надыра:
— Как вам не стыдно! Попросите прощения, ради меня, умоляю, попросите прощения...
Надыр насупил брови и, отвернувшись, молчал.
— Не проси его, доченька, — сказал Ходжаназар-ака, опустив руку на плечо Гульхайри. — Есть поговорка: «от глупца не жди ума, от гуляки — совести». Когда-нибудь придет в себя, поумнеет, тогда и оценит твои заботы, а пока что, голубушка, не жди от него умных поступков.
Надыр с силой оттолкнул от себя Гульхайри и пошел прочь. Девушка хотела броситься за ним, но Махидиль удержала ее.
— Оставьте! — вскричала Гульхайри. — Не надо меня успокаивать! Я сама знаю, что мне делать! — И с этими словами она догнала Надыра и схватила за рукав.
— К этому черту идете! — закричала она. — Мои слова для вас пустой звук! Он погубит вас, Надырджан!
— Пусти!
— Попомните мои слова! — крикнула ему вслед Гульхайри. — Когда вы попадете в огонь и будете тлеть, как ветка тутовника, выручать вас не буду, слышите?
Надыр и впрямь направился к Черному Дьяволу.
Маннап пристроился в тени большого бархана и наполовину опорожнил поллитровку. Настроение у него было приподнятое.
— Добро пожаловать, старик, — театральным жестом пригласил он. — Проходите на почетное место, будьте желанным гостем. Только не обессудьте. С тех пор как царица пустыни запретила продажу водки, ресторан перекочевал в эти места. Как говорится, угощение в рукаве. Давай забудем в этот субботний вечер про все горести и повеселимся.
— Не хочу, — Надыр оттолкнул протянутый Маннапом стакан.
— Понятно, старик, — рассмеялся тот и продекламировал:
Иль ты в беде? Могу я угадать,
Что вовсе не ложился ты в кровать...
— Не время сейчас для стихов, Маннап... Давай скорее уедем отсюда...
— Когда вы желаете отправиться, мой повелитель?
— Чем скорее, тем лучше...
— Хо-хо-хо... Какие заботы гложут твое сердце, старик? Бьюсь об заклад, что виной всему твоя голубка:
Увы, любовь желанные пути
Умеет и без глаз себе найти.
Забудь ее... Скажу тебе, старик, прямо: любовь не украшает мужчину. Любовь — преходящее явление. Она похожа на курицу: швырни горсть зерна, и она тут как тут, и звать не надо, но примчится, поест и уйдет. Зачем терзать душу? Мужчина не должен быть чувствительным. Смотри на
