Черная. Она оглядывается на нас с Лизой и улыбается как-то по-особенному весело.
— Тетя Дуня, это все по правде? — спрашиваю я.
Петька подходит к кровати и недоверчиво осматривает меня:
— Ишь ты.... Значит, выжила?
Дуня, нарезав тонкими ломтиками хлеб, присаживается рядом со мной.
— Ну, вот у нас и праздник.
— Знаешь, Лена, у нас такая радость, такая радость! — говорит Лиза и замолкает под взглядом тети Дуни.
Петька поспешно что-то прячет в карман и отворачивается. Я вижу, как моментально краснеют его уши. От меня что-то скрывают.
— Ты теперь с нами будешь жить, — сообщает Лиза.
— Это Аксинья притащила тебя к нам, добрая душа, — говорит Дуня Черная.
Через несколько минут колченогий стол пододвинут к моей постели. Петька открывает темную бутылку. Его лицо все еще горит ярким румянцем, а губы, не слушаясь, складываются в торжественную улыбку.
— Подождем бабушку и Аксинью, — говорит тетя Дуня.
Долго ждать не приходится — их шаги и голоса уже слышатся в сенях.
— Вот и мы!
Тетка Аксинья сбрасывает с плеч шаль:
— Проснулась? Вот радость-то! Смотри поправляйся к отцовскому приезду. Весточка пришла.
От неожиданности кружится голова, все плывет, и я валюсь ничком в подушку.
Радость, конечно, меня не убила. Через каких-нибудь полчаса я, склонясь на плечо бабушки Бойчихи, облегченно плачу. Дав мне выплакаться, Дуня достает из коробочки белый помятый конверт.
Руки мои дрожат, не слушаются. Я не могу прочесть первые слова. Буквы прыгают, разбегаются. А тут еще мешает Петька. Он сует мне записку:
— Нет, Ленка, прочти мое сначала. Ты гляди только, что он пишет: «Сын мой Петька». Это, значит, я.
— Да не тормоши ты ее, неуемный! — смеется бабушка.
Из письма я узнаю, что отец и все остальные живы, скоро вернутся, а пока наказывают потерпеть еще немного. Когда приедут, отец не сообщает, но это сейчас не так важно для всех нас, собравшихся вместе. Важно одно: что все живы и будут с нами.
Конец детства
Прошло три месяца, как я живу у бабушки Бойчихи. За это время я окончательно окрепла. Волосы мои отросли и похожи на черную баранью шапку. Каждый день, проводив Лизу в школу, а бабушку Бойчиху — на работу, я иду на большак.
Далеко-далеко тянется среди леса укатанная дорога. По ней с утра до вечера шагают люди, но отца между ними нет. Ночами при малейшем стуке в окно я просыпаюсь и вскакиваю.
Бабушка Бойчиха, качая головой, сурово выговаривает:
— Разве можно так изводиться? Сказано — вернутся, значит, нужно ждать. Все это потому, что ты не привыкла без работы сидеть. Руки, руки тебе нужно занять. Когда они, милушки, заняты, и голове легче делается.
Лиза тоже старается меня успокоить. Приходя из школы, она раскладывает книги и заставляет меня читать и писать. Часто, решая какую-нибудь задачу или заучивая правило, я вспоминаю Кланьку. Наверно, я сейчас похожа на нее.
— Да учи же, Лена! О чем ты думаешь? Опять напутала? — сердится Лиза. — Ведь бабушка говорит тебе, что папка приедет, она зря не скажет.
Бабушка откладывает в сторону чулок и убежденно произносит:
— Если не верить в хорошее, то и незачем жить на свете.
Иногда к нам приходит Петька, и бабушка выпроваживает нас на улицу.
— Идите-ка, погуляйте. От вашего гомона в ушах звенит. Ишь, пыль какую подняли!
Лиза достает из-под кровати старые «снегурки». Их бабушка ей купила по дешевке у старьевщика. У меня тоже есть коньки. Сделал дедка Степа. Он частенько навещает нас. Хотя мои коньки и деревянные, но скользят по льду не хуже настоящих, купленных в магазине.
— Ты присматривай за ними, — наказывает бабушка Петьке. — В обиду-то не давай. Ты ведь совсем большой мужик. Ишь, как вытянулся! Отец-то приедет и не узнает.
Петька молчит, пыжится, краснеет.
Обычно мы ходим на Клязьму, где катаются ребята из казарм.
Как-то раз Петька позвал нас на каток. Мы долго не соглашались. Но за высоким забором так было светло и нарядно от развешанных фонариков и так весело звучала музыка, что Лиза не выдержала и сдалась. Через калитку мы не пошли — там спрашивали билеты, за которые нужно было платить. Петька отыскал в заборе дыру, и мы пролезли через нее.
Никогда еще я не видела столько наряженных людей, собравшихся вместе! Барышни, взявшись с парнями за руки, точно плавали по зеркальному льду. На высоком помосте сидели музыканты и, надувая щеки, усердно дули в большие желтые трубы. Едва мы вступили на ледяную дорожку, как Петька умчался от нас.
Спотыкаясь от непривычки на гладком льду, мы с Лизой, по примеру других, взялись за руки. Не успели мы сделать нескольких шагов, как столкнулись с Ниночкой. Одетая в белый короткий костюмчик, опушенный внизу мехом, и в такой же шапочке на светлых вьющихся волосах, Ниночка походила на снегурочку из сказки. Рядом с ней, легко и быстро переставляя ноги, катился долговязый гимназист в форменной куртке.
Увидя нас, Ниночка вскрикнула ее, бровки поднялись вверх и стали похожи на две выгнутые подковки.
— Как вы сюда попали? — спросила она. — Сима! Сима, да иди же сюда!—закричала Ниночка. — Боб, да позови же ее! — обратилась она к гимназисту, который, сдвинув на глаза фуражку с лаковым козырьком, чуть усмехаясь, рассматривал нас.
Сима вместе с мальчишками гоняла мяч. В руке у нее была длинная изогнутая палка, которой она ловко орудовала. Обернувшись на зов подруги, Сима быстро очутилась возле нас.
— Ленка! — Сима засмеялась.
В ее желтых сердитых глазах мелькнуло любопытство.
— А мы в дырочку пролезли, — призналась я, обрадованная встречей со своими бывшими подругами по классу.
— В дырочку!..
У Ниночки глаза стали большими и круглыми. Долговязый гимназист, прищурившись, уставился на мои валенки, к которым были веревочками прикручены коньки.
— Здесь нельзя на деревяшках кататься: вы поцарапаете весь.лед, — произнес он сердитым голосом. — Пойдемте, девочки. — Он потянул Симу и Ниночку за руки от нас прочь.
— Отстань, Бобка! — воспротивилась Сима. — Ленка, хочешь наперегонки? Ты не слушай его. Это мой брат. Он на каникулы приехал.
— Сима, я маменьке скажу! — прервал ее брат. Обернувшись к нам, он сердито вполголоса добавил: — Идите отсюда!
Лиза благоразумно потянула меня за рукав к выходу. В это время музыканты заиграли что-то очень веселое, а
