Христовой… Здесь в Ватикане, среди выдуманной святости, нет святых, а только коршуны, вороньё и остальные падальщики, — задыхаясь и запинаясь на мгновенья, говорил понтифик.
— Вас, исповедовать, Ваше Святейшество? — внимательно смотря на Папу, спросил кардинал Де Санктис, чувствуя, как лёгкий холодок пробежал по всему его телу.
— Исповедуй… Я готов! — тихо шевеля губами, промолвил понтифик, на чьём лице застыла гримаса от сильного болевого синдрома.
— Во имя Отца и Сына и Святого духа. Прими Господь исповедь раба твоего и отпусти ему все его грехи: вольные и невольные! Словом и делом! Аминь! — перекрестился кардинал и положил, дрожащую от боли, правую руку Папы на Библию. — Говорите, Ваше Святейшество.
— Люди не ценят собственные жизни, осознавая свои грехи и причинённое зло, лишь лёжа на смертном одре… Я не исключение из этого правила, Аурелио! Верить и поверить, а особенно узреть… Всё это совсем разные вещи! Я творил множество несправедливостей, заключал сделки с собственной совестью и закрывал глаза, чтобы оказаться здесь и сейчас на том месте, где я есть… Христианство лежит среди красивых сияющих руин… Все святыни втоптаны в грязь, особенно главная святыня, которую называют: «Благочестие»! Я тоже уничтожал её, продолжая карабкаться по иерархии Святого Престола… Грифон среди стаи голодных воронов, ждущих новой падали… Пройдёт время заклеймят и меня! Надеюсь, Господь будет добр к моему мёртвому телу и не отдаст на поругание, как некоторых из числа моих предшественников. Да простит меня Господь! Я раскаиваюсь за всё, что только сделал из дурных помыслов! А теперь, Аурелио у меня есть кое-что и для тебя… Я хочу, чтобы именно ты попытался возродить веру в нашем доме Божьем, чтобы святость и благочестие вновь воцарилось над этой грешной землёй… Пусть люди снова нам поверят, а не проклинают! Найди Святому Престолу достойного преемника и помогай ему! Защищай его не только, как самого себя, но и как веру Христову! Да простит меня Господь! — закончил свою исповедь понтифик и, дрожащей рукой потянулся к онемевшему от боли мизинцу. Он медленно снял с окостеневшего пальца перстень иезуита и положил его в левую ладонь кардинала Де Санктиса. — Теперь, пришло твоё время, Аурелио…
— Властью, данной Господом нашим, отпускаю Вам все грехи! — приложив распятие ко лбу Папы, произнёс кардинал и перекрестил Его Святейшество, чья агония, достигнув своего пика, исчезла в неизвестности, оставив лишь замершие навек затуманенные глаза.
Аурелио закрыл понтифику глаза и, медленно поднявшись с колен, надел на левый мизинец перстень иезуита. Он вытащил из прикроватной тумбочки связку ключей от кабинета Папы и, сунув их за пояс, вышел из покоев, держа в левой руке Библию с распятием.
— Иоанн Павел III скончался! — официальным тоном произнёс кардинал Де Санктис и перекрестился…
Берн
Рассвет остужал жар прошедших боёв, затягивал раны, как телесные, так и душевные, заставляя своей волшебной прохладой, отстраниться от прошлого. Ветерок гулял по спальне, попадая через открытое окно.
Андрей стоял у подоконника, положив на него ладони, и наблюдал за тем, как солнце своей зарёй возвещает о начале нового дня. Романов понимал, что всё происходящее это, то, к чему он так долго шёл изо дня в день, всё сильнее с каждым днём теряя себя.
Время редко даёт людям, чего они хотят, а обретая что-то, человек всегда боится это потерять! Страх играет с нами злую шутку, с ухмылкой отбирая самое дорогое и ценное. Сейчас, Андрей не боялся, а только верил в то, что его война наконец-то окончена, при всех своих противоречиях и недосказанности, оставивших глубокий след на его сердце.
Романов поцеловал спящую Анджелину в лоб и, сняв со спинки стула пиджак своего тёмно-синего строгого костюма в чёрную клетку, надел на себя.
Он остановился у зеркала в коридоре и расстегнул вторую пуговичку на ярко-синей сорочке. В своём отражении ему виделся совсем другой человек, которого Андрей не знал, но хотел верить, что прежнего Призрака уже никогда не увидит.
Дверь квартиры тихо захлопнулась, и он закрыл её на замок, убрав ключи в боковой карман своего пиджака. Медленно спустившись по лестнице, Романов вышел из парадной, продолжая обдумывать слова, которые собирался сказать Решетову.
Растерянность мучила его из-за пришедшей накануне посылки. В почтовом ящике он обнаружил накопитель с весьма интересной и значимой информацией. Романов понимал, что иногда в этой жизни нужно найти в себе силы и остановиться, чтобы обрести счастливое будущее!
Андрей сел в кроссовер-купе «БМВ» и, запустив двигатель, нажал на педаль газа. Почти пустые улицы Берна и безмятежность, при полном отсутствии суеты, исцеляли от вечной беготни и тревог, остававшихся за порогом прошлой жизни. Перемены — не всегда приходят сами без спроса! Очень часто, человек сам должен решиться на них, ведь, новая жизнь, как и рождение, не бывает без боли!
До горного шале было не так далеко, но и очень близким его сложно было назвать.
Дорога удалялась прочь от города, ведя по серпантину, полному красот и спокойствия. Ломаные ландшафты, напоминали слова сказочника, готовившегося написать очередную историю, но не желавшего добавлять в неё трагедии и драматизма.
Один крутой поворот сменял другой и уже въезд в горное шале остался позади. Небольшие двухэтажные домики сменяли друг друга, а красоты становились чёткими и простыми. Здесь не было сложности, но могла, со временем, зародиться необъяснимая тоска.
Романов остановил кроссовер-купе рядом с одним из домиков и, подняв рычаг стояночного тормоза, заглушил двигатель. Он вылез из машины и, захлопнув дверь, прошёл в туфлях «дерби» по аккуратно постриженной сочной зелёной траве к дому.
Андрей постучал в дверь и, по привычке осмотревшись по сторонам, замер в ожидании.
Дверь открылась и на пороге застыл Решетов, чьё психологическое состояние оставляло желать лучшего, но судьба разведчика состоит в том, чтобы безропотно принимать всё что даётся и не сдаваться!
— Рад видеть, тебя Андрей! Заходи!
— Спасибо! — коротко произнёс Романов и зашёл в дом.
— Шнапс, говорят, дерьмо! Но, по мне, так самое то, да на лимонных корках, — несколько неуверенной походкой, пройдя к столу в уютной, достаточно просторной гостиной, сказал Сергей. — Здесь, всё хорошо, но всё чужое! — наливая в стакан шнапс, добавил Решетов.
— Жизнь, она вся чужая! — зайдя в гостиную за Сергеем, добавил Андрей, увидев на столе фото полковника Громова, напротив которого стоял стакан со шнапсом с куском хлеба на нём.
— Хм… Философ! Голубая кровь! — выпив полстакана крепкого алкоголя и сев на стул, добавил Решетов.
— Не юродствуй! Как будто, Лефортовский СИЗО лучше, чем домик в горном шале?! — резким тоном произнёс Романов и сел на
