закрыла глаза и улыбнулась, вспомнив, что истинная любовь вечна и ей не страшны никакие испытания! Феникс — всегда воскресает, даже из остывшего пепла, и на взлёте, снова, начинает играть огнём жизни.
Звук плавно закрывшейся входной двери отвлёк Аделину от воспоминаний, и она закрыла ящик комода.
— Любимая! — ласково с любящим взглядом в глазах, произнёс Винченцо, тихо зайдя в гостиную из коридора.
Синьорина де Монтенье резко обернулась и, сделав два шага, оказалась в его крепких объятиях. Их губы слились в страстной поцелуе, сводившем Винченцо с ума. Его руки легли на её стройную талию, а она ласково чуть прикусила ему мочку уха.
Шёлковый халатик упал на пол и губы Винченцо жадно коснулись её груди.
Аделина прижала Винченцо к себе, и он медленно в порыве страсти и непреодолимого искушения опустился на колени…
Рим. Дворец
Хмельная пелена перед глазами от почти выпитой бутылки односолодового виски сделала изображение нечётким и немного размытым. Мэтр Дюбуа чувствовал, как стремительно от противоречий сгорает его душа. Его взгляд пробежал по фотографиям в рамках на рабочем столе и он, закинув ногу на ногу, схватил бутылку с «сингл молтом» и поднёс горлышко к губам.
Бронзовая статуэтка «посоха Асклепия» с укором смотрела с полки стеллажа у стены на своего хозяина, словно хотела воззвать к его совести и данной когда-то давно клятве Гиппократа.
Ужасы полевого госпиталя всплыли с новой силой в памяти Поля, но крупный глоток виски с решительностью отогнал эти кошмары, оставив мэтра Дюбуа, наедине с самим собой…
Рим. Квартира синьорины де Монтенье
Рука сжимала белоснежную простыню. Его дыхание обрывалось и возрождалось вновь, учащённая пульсация на шее отбивала барабанную дробь, а разум всё глубже погружался в неукротимую страсть.
Пальцы Аделины схватили Винченцо за шею, а её французский маникюр впился в кожу добавив ему несколько царапин к микро-порезам после бритья.
Резкость движений, бурное пламя фантазий, доводимых до самого пика, и пустота падения в пропасть.
Полумрак спальни, сочетаемый с игрой огня свечей на массивных бронзовых подсвечниках, добавлял атмосфере интимности и чувственности.
Свести с ума того, кто сам рад сойти с ума, не составляет труда! Эмоции — это особое оружие, крайне простое и действенное в обращении, а вкупе с введением в заблуждение, лицемерием и откровенной, пропахшей лестью ложью, не в силах сравниться даже со взрывом «грязной» бомбы с радиоактивными стержнями из плутония.
Синьорина де Монтенье ненавидела саму себя за то, что ей приходилось делать для достижения высших целей с их низменной составляющей, где цена красоты и желанности её тела, преобладала над бесчеловечностью низости собственного поступка…
Рим. Ватикан
Фаусто, спотыкаясь, падая и вставая, бежал со всех ног ко дворцу кардинала Де Санктиса. Царапины на мысках туфель «оксфордов», рассекали кожу. Тёмная ночь безраздельно царствовала над «Вечным городом», не давая шансов лунному свету, зловеще пролиться с небес.
Аббат забежал во дворец кардинала, поскользнувшись на отполированном мраморе в нескольких шагах от парадной лестницы, и, превозмогая боль в правой ноге с растянутой приводящей мышцей бедра, схватился двумя руками за кованые перила.
Стараясь, как можно быстрее передвигать ногами по ступеням лестницы, все мысли Фаусто были лишь о том, чтобы скорее добраться до покоев кардинала.
Сердце аббата колотилось в груди, создавая впечатление, что ещё несколько секунд и оно выскочит наружу. Он оттолкнулся руками от перил лестницы, и придерживаясь за стену, на одной ноге допрыгал до покоев кардинала Де Санктиса.
Фаусто нажал на дверную ручку и, оказавшись в покоях своего наставника, свалился на колени на паркетный пол.
— Ваше Преосвященство! Ваше Преос… — сбиваясь и запинаясь, твердил без остановки аббат.
— Что случилось, Фаусто? — моментально открыв глаза и откинув одеяло в сторону, с беспокойством спросил Аурелио и встал с кровати.
— Понтифик умирает! Он зовёт Вас! Нужно торопиться, пока падальщики не слетелись! — категорично вспылив через боль в растянутой мышце, громко произнёс аббат.
Кардинал принялся надевать сутану, поверх которой на грудь на цепочке легло распятие. Он взял в правую руку с прикроватной тумбочки Библию, глядя, как с пола потихоньку поднимается Фаусто, чья искривлённая мимика лица, приобрела лёгкий налёт героизма.
Аурелио перекрестился и надел на голову пилеолус. Аббат понялся на ноги и, прихрамывая, последовал за кардиналом Де Санктисом.
Расстояние до Апостольского дворца было небольшим, но при сложившихся обстоятельствах оно казалось огромным. Жажда власти и алчность и не сделают широкого реверанса в сторону того, кто с ними борется всеми силами.
Аурелио спешил, стараясь не споткнуться о небольшие выступы брусчатки и не последовать примеру Фаусто, всеми силами пытавшегося не сильно отставать от своего наставника. Эту ночь сложно было назвать зловещей, поскольку кардинал Де Санктис знал, что истинное Зло оно не где-то вдалеке ищет жертвы среди праведников, а оно давно здесь и ждёт свой час безраздельного триумфа и власти.
Апостольский дворец встретил Аурелио суетой личного медицинского персонала понтифика. Врач был в покоях Его Святейшества, стараясь облегчить всеми силами уход Иоанна Павла III. За короткие годы его папства не произошло чего-то примечательного: не было ни громких скандалов с разоблачениями, ни ярко-выраженной борьбы за чистоту веры. Со стороны стоило сказать, что эпоха очередного застоя сменилась более устойчивым и характерным, но всё оказалось совсем не так.
Кардинал Де Санктис поднялся по парадной лестнице, где его встретил камерленго понтифика в сопровождении двух швейцарских гвардейцев в строгих чёрных костюмах.
Аурелио перевёл дыхание и зашёл в покои Папы, где личный врач ввёл понтифику очередную дозу анальгетика.
— Ваше Святейшество, я здесь! — громко произнёс кардинал и, подойдя к постели Папы, опустился на колени. — Благословите!
— Благословляю тебя, сын мой, — немощной рукой перекрестив Аурелио, тихо промолвил понтифик. — Оставьте меня. Наука больше не в силах мне помочь! — из последних сил, как можно громче, добавил Папа и его личный врач покинул покои, закрыв за собой двери.
Поблёкший затуманенный взгляд понтифика замер на испанских чётках с распятием у него в руках, словно, сквозь приближавшуюся агонию он видел иной мир, где на весах взвесят благочестие супротив совершённых грехопадений.
— Ваше Святейшество, я здесь! — тихо повторил кардинал Де Санктис, стоя на коленях у постели, умиравшего Папы и держа в левой руке Библию со Святым Распятием.
— Мой, милый Аурелио! Мой смертный час настал. Я вижу их зловещие образы и лица, но всем и везде правят только маски… Кругом одни маски! Она есть и у тебя! Однако, помимо неё в твоей груди бьётся сердце, где есть место истинной вере
